А. Н. Островский

ГОРЯЧЕЕ СЕРДЦЕ

комедия в 5 действиях
Действие второе
Лица:
Павлин Павлиныч Курослепов,
именитый купец.
Матрёна Харитоновна,
жена его.
Параша,
дочь его от первой жены.
Серапион Мардарьич Градобоев,
городничий*.
Вася Шустрый,
сын недавно разорившегося купца.
Гаврило,
приказчик (по лавке).
Девушка.
Силан,
дальний родственник Курослепова, живет в дворниках.
Жигунов,
будочник.
Сидоренко,
полицейский унтер-офицер, он же и письмоводитель городничего.
Рабочий Курослепова
Рабочий Курослепова

Декорация первого действия. 10-й час. К концу действия на сцене темно.

Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце» Ижевского Русского драматического театра. 1950-е гг. Художник Б. С. Марин. Из фондов Удмуртского республиканского музея изобразительных искусств.

Явление первое

Градобоев, Силан, Сидоренко и Жигунов входят в ворота.

Г Р А Д О Б О Е В. Что, человек божий, хозяева не спят ещё?

С И Л А Н. Надо быть, нет; ужинать хотят.

Г Р А Д О Б О Е В. Что поздно?

С И Л А Н. Да всё раздор; бранятся подолгу, вот и опаздывают.

Г Р А Д О Б О Е В. А как дело?

С И Л А Н. Мне что! Говори с хозяином!

Г Р А Д О Б О Е В. Сидоренко, Жигунов, вы подождите меня у ворот.

С И Д О Р Е Н К О, Ж И Г У Н О В. Слушаем, ваше высокоблагородие.

Градобоев уходит на крыльцо.


С И Д О Р Е Н К О (Силану, подавая табакерку). Берёзинского*!

С И Л А Н. С золой?

С И Д О Р Е Н К О. Малость.

С И Л А Н. А стекла толчёного?

С И Д О Р Е Н К О. Кладу по пропорции.

С И Л А Н. Что нюхать, что нюхать, братец ты мой? Стар стал, ничего не действует; не доходит. Ежели ты мне, — так стекла клади больше, — чтоб он бодрил… встряхивал, — а это что! Нет, ты мне, чтоб куражил*, до мозгов доходил.

Эскиз костюма Градобоева к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1930-е гг. Художник Е. М. Бебутова. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.

Уходят в ворота. С крыльца сходит Параша.


П А Р А Ш А. Тихо… Никого… А как душа-то тает. Васи нет, должно быть. Не с кем часок скоротать, не с кем сердечко погреть! (Садится под деревом). Сяду я да подумаю, как люди на воле живут, счастливые. Эх, да много ль счастливых-то? Уж не то чтобы счастия, а хоть бы жить-то по-людски… Вон звездочка падает. Куда это она? А где-то моя звездочка, что-то с ней будет? Неужто ж опять терпеть? Где это человек столько терпенья берет? (Задумывается, потом запевает):

Ах ты, воля, моя воля, воля дорогая,
Воля дорогая, девка молодая —
Девка по торгу гуляла…*

Входят Вася и Гаврило.

Явление второе
Параша, Вася, Гаврило.
Г А В Р И Л О. Погулять вышли?

П А Р А Ш А. Погулять, Гаврюша. Дома-то душно.

Г А В Р И Л О. Теперь самое такое время, что гулять-с, и для разговору с девушками это время самое для сердца приятное. Так-с, точно мечта какая али сон волшебный-с. По моим замечаниям, вы, Прасковья Павлиновна, меня любить не желаете-с?

П А Р А Ш А. Послушай, Гаврюша, ведь этак можно и надоесть! Который ты раз меня спрашиваешь! Ведь ты знаешь, что я другого люблю, так чего ж тебе?


Г А В Р И Л О. Так-с. Я полагаю, что мне и напредки в ожидании не быть-с.


П А Р А Ш А. А напредки, голубчик, что будет, один бог знает; разве я в своем сердце вольна? Только, пока я Васю люблю, уж тебе нечего приставать. Ты погляди-ка лучше, не подошел бы кто, мне с ним поговорить нужно…


Г А В Р И Л О. Оченно могу-с. Потому желаю от всего моего чувствительного сердца хотя даже этакой малостью быть вам приятным. (Отходит).


П А Р А Ш А. Ну, вот молодец! (Васе). Вася, когда же?


В А С Я. Дела-то у нас с тятенькой пораcстроились.


П А Р А Ш А. Знаю. Да ведь вы живёте; значит, жить можно; больше ничего и не надобно.


В А С Я. Так-то так…


П А Р А Ш А. Ну, так что ж? Ты знаешь, в здешнем городе такой обычай, чтобы невест увозить*. Конечно, это делается больше по согласию родителей, а ведь много и без согласия увозят; здесь к этому привыкли, разговору никакого не будет, одно только и беда: отец, пожалуй, денег не даст.


Эскиз костюма Параши к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1930-е гг. Художник Е. М. Бебутова. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.

В А С Я. Ну, вот видишь ты!


П А Р А Ш А. А что ж за важность, милый ты мой! У тебя руки, у меня руки.


В А С Я. Я уж лучше осмелюсь да так приду когда-нибудь, отцу твоему поклонюсь в ноги.


П А Р А Ш А. Вася, голубчик, терпенья моего не хватает.


В А С Я. Да как же быть-то, право, сама посуди.

П А Р А Ш А. Ты по воле ходишь, а я-то, голубчик, подумай, что терплю. Я тебе говорю по душе: не хватает моего терпенья, не хватает!


В А С Я. Уж ты малость-то, Параша, потерпи ещё для меня!


П А Р А Ш А. Вася, нешуточные это слова, — пойми ты! Видишь ты, я дрожу вся. Уж коли я говорю, что терпенья не хватает, — значит, скоро ему конец.


В А С Я. Ну, полно! Что ты! Не пугай!


П А Р А Ш А. Что ты пуглив больно! Ты вот слов моих испугался, а кабы ты в душу-то мою заглянул, что там-то! Черно, Вася, черно там. Знаешь ли ты, что с душой-то делается, когда терпенью конец приходит? (Почти шёпотом). Знаешь ли ты, парень, какой это конец-то, где этот конец-то терпенью?


В А С Я. Да видит бог!… Ну, вот, что ж мне! Нешто не жаль, ты думаешь!


П А Р А Ш А (жмется к нему). Так держи ты меня, держи меня крепче, не выпускай из рук. Конец-то терпенью в воде либо в петле.


В А С Я. Да вот, вот, как маленько с делами управлюсь, так сейчас к отцу твоему, а то, пожалуй, и так, без его ведома.


П А Р А Ш А. Да когда ж, когда? День-то скажи! Уж я так замру до того дня, заморю сердце-то, зажму его, руками ухвачу.

Эскиз костюма Васи к спектаклю «Горячее сердце» Ленинградского театра драмы им. А. С. Пушкина. 1942 г. Художник А. Н. Самохвалов. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».

В А С Я. Да вот как бог даст. Получения тоже есть, старые должишки; в Москву тоже надо съездить…


П А Р А Ш А. Да ты слышал, что я тебе сказала? Что ж, я обманываю тебя, лишнее на себя наговариваю? (Плачет).


В А С Я. Да бог с тобой! Что ты!


П А Р А Ш А. Слышал ты, слышал? Даром я, что ль, перед тобой сердце-то из груди вынимала? Больно ведь мне это, больно! Не болтаю я пустяков! Какой ты человек? Дрянной ты, что ли? Что слово, что дело — у меня все одно. Ты меня водишь, ты меня водишь, — а мне смерть видимая. Мука нестерпимая, часу мне терпеть больше нельзя, а ты мне: «Когда бог даст; да в Москву съездить, да долги получить»! Или ты мне не веришь, или ты дрянь такая на свет родился, что глядеть-то на тебя не стоит, не токмо что любить.

В А С Я. Ну, что ж ты так? Вот вдруг…

П А Р А Ш А. За что ж это, господи, наказанье такое! Что ж это за парень, что за плакса на меня навязался! Говоришь-то ты, точно за душу тянешь. Глядишь-то, точно украл что. Аль ты меня не любишь, обманываешь? Видеть-то тебя мне тошно, только ты у меня духу отнимаешь. (Хочет идти).

В А С Я. Да постой, Параша, постой!

П А Р А Ш А (останавливается). Ну, ну! Надумался, слава богу! Пора!

В А С Я. Что ж ты так в сердцах-то уходишь, нешто так прощаются? Что ты в самом деле! (Обнимает её).

П А Р А Ш А. Ну, ну, говори. Милый ты мой, милый!

В А С Я. Когда ж мне к тебе ещё побывать-то? Потолковали бы, право, потолковали.

П А Р А Ш А (отталкивает его). Я думала, ты за делом. Хуже ты девки; пропадай ты пропадом! Видно, мне самой об своей голове думать! Никогда-то я, никогда теперь на людей надеяться не стану. Зарок такой себе положу. Куда я сама себя определю, так тому и быть! Не на кого, по крайности, мне плакаться будет. (Уходит в дом).

Гаврило подходит к Васе.


Эскиз костюма Параши к спектаклю «Горячее сердце» Ленинградского театра драмы им. А. С. Пушкина. 1942 г. Художник А. Н. Самохвалов. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».

Явление третье

Вася и Гаврило.

Г А В Р И Л О. Ну что, поговорил?

В А С Я (почесав затылок). Поговорил.

Г А В Р И Л О. И как должно быть это приятно, в такую погоду, вечерком, и с девушкой про любовь говорить! Что в это время чувствует человек? Я думаю, у него на душе-то точно музыка играет. Мне вчуже* было весело, что ты с Прасковьей Павлиновной говорил; а каково тебе?

В А С Я. Что ж, ничего! Она нынче сердита что-то.

Г А В Р И Л О. Будешь сердиться от такой-то жизни. Уж хоть ты-то её не огорчай! Я бы, кажется, на твоем месте… Вот скажи она мне: пляши, Гаврило, — я плясать, поди в омут — я в омут. Изволь, мол, моя родная, изволь. Скажи мне, Вася, какой это такой секрет, что одного парня девушки могут любить, а другого ни за что на свете?

Двор дома купца Курослепова. Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце» Хабаровского краевого театра драмы. 1970-е гг. Художник Ф. М. Кузнецов. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».

В А С Я. Надо, чтоб парень был видный, из себя красивый.

Г А В Р И Л О. Да, да, да. Так, так.

В А С Я. Это первое дело, а второе дело разговаривать нужно уметь.

Г А В Р И Л О. Об чём, милый друг, разговаривать?

В А С Я. Об чём хочешь, только чтоб вольность в тебе была, развязка.

Г А В Р И Л О. А я, братец ты мой, как мне девушка понравится, — и сейчас она мне, как родная, и сейчас я её жалеть начну. Ну, и конец, и разговору у меня вольного нет. Другая и у хороших родителей живёт, а все мне её жалко что-то; а уж если у дурных, так и говорить нечего; каждый миг у меня за неё сердце болит, как бы её не обидел кто. И начну я по ночам думать, что вот ежели бы я женился, и как бы я стал жену свою беречь, любить, и всё для неё на свете бы делал, не только что она пожелает, но и даже сверх того, — всячески бы старался для неё удовольствие сделать. Тем бы я утешался, что уж очень у нас женщины в обиде и во всяком забвении живут, — нет такого ничтожного, последнего мужичонка, который бы не считал бабу ниже себя. Так вот я хоть одну-то за всех стал бы ублажать всячески. И было б у меня на сердце весело, что хоть одна-то живёт во всяком удовольствии и без обиды.
В А С Я. Ну, и что ж из этого? Для чего уж ты об себе так мечтаешь? К чему это ведёт? Это даже никак понять невозможно.

Г А В Р И Л О. Что тут не понять? Все тебе ясно. А вот что горько: что вот с этакой-то я душой, а достанется мне дрянь какая-нибудь, какую и любить-то не стоит, а всё-таки я ее любить буду; а хорошие-то достаются вам, прощалыгам.

В А С Я. Что ж, ты эту всю прокламацию* рассказываешь девкам аль нет?

Г А В Р И Л О. Начинал, милый друг, пробовал, только я от робости ничего этого, как следует, не выговорю, только мямлю. И такой на меня конфуз…

В А С Я. Что ж они тебе на ответ?

Г А В Р И Л О. Известно что, смеются.

В А С Я. Потому этот твой разговор самый низкий. А ты старайся сказать что-нибудь облагороженное. Меня Параша когда полюбила? Я тебе сейчас скажу. Была вечеринка, только я накануне был выпимши и в это утро с тятенькой побранился и так, знаешь ты, весь день был не в себе. Прихожу на вечеринку и сижу молча, ровно как я сердит или расстроен чем. Потом вдруг беру гитару, и так как мне это горько, что я с родителем побранился, и с таким я чувством запел:

Чёрный ворон, что ты вьёшься
Над моею головой?
Ты добычи не дождёшься:
Я не твой, нет, я не твой!
Посмотри за куст зелёный!
Дорожи теперь собой:
Пистолет мой заряжённый!
Я не твой, нет, я не твой! *

Эскиз костюма Васи к спектаклю «Горячее сердце» Казанского Большого драматического театра им. В. И. Качалова. 1943 г. Художник А. А. Осмеркин. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».

Потом бросил гитару и пошёл домой. Она мне после говорила: «Так ты мне всё сердце и прострелил насквозь!» Да и что ж мудреного, потому было во мне еройство*. А ты что говоришь? Какие-то плачевные слова и совсем неинтересно ничего. Погоди, я тебя как-нибудь обучу, как надо с ихней сестрой разговаривать и в каком духе быть. А ты это что? Это одна канитель. Теперь как бы мне выбраться! Мимо Силана идти не рука, махну опять через забор. Прощай! (Идёт к забору).

На крыльце показываются Курослепов, Градобоев, Матрёна и девушка.


Г А В Р И Л О. Куда ты! Вернись назад, хозяева вышли; увидят — беда! Притаимся в кустах, пока уйдут.

Прячутся в кусты.

Явление четвертое

Курослепов, Градобоев, Матрёна и девушка.

К У Р О С Л Е П О В. Давай, Серапион Мардарьич, выпьем мы теперича под древом! (Девке). Ставь закуску под древо!

Г Р А Д О Б О Е В. Выпьем под древом!

М А Т Р Ё Н А. Что вам на одном месте-то не сидится!

К У Р О С Л Е П О В (жене). Брысь под лавку! (Градобоеву). Как же это ты с туркой-то воевал*?

Г Р А Д О Б О Е В. Так и воевал, очень просто. Что мы у них этих одних крепостей побрали!

М А Т Р Ё Н А. Да, может, ты неправду?


К У Р О С Л Е П О В. Брысь, говорят тебе!


М А Т Р Ё Н А. Что ты уж очень некстати! Что, я тебе кошка, что ли, в самом деле?


К У Р О С Л Е П О В. Ты, Серапион Мардарьич, не осердись, помилуй бог! Ты и не гляди на неё, обернись ты к ней задом, пущай она на ветер брешет. Как же вы эти самые крепости брали?


Г Р А Д О Б О Е В. Как брали? Чудак! Руками. У турки храбрость большая, а дух у него короткий, и присяги он не понимает, как надобно её соблюдать. И на часах ежели он стоит, его сейчас за ногу цепью прикуют к пушке, или там к чему, а то уйдет. Вот когда у них вылазка из крепости, тогда его берегись, тут они опивум* по стакану принимают.


К У Р О С Л Е П О В. Каким же это опивом?


Г Р А Д О Б О Е В. Ну, как тебе это растолковать? Ну, все одно олифа. И сейчас у него кураж; тут уж ему не попадайся, зубами загрызёт. Так наши и здесь сноровку нашли. Как они повалят из крепости кучей, загалдят по-своему, наши сейчас отступать, отступать, всё их заманивают дальше, чтоб у них кураж-то вышел; как отведут их далеко, дух-то этот храбрый весь у них вылетит, тут уж казаки заезжают с боков, да так их косяками и отхватывают. Уж тут его руками бери, сейчас аман* кричит.


К У Р О С Л Е П О В. Не любит! Что ж это он аман кричит, зачем?


Г Р А Д О Б О Е В. По-нашему сказать, по-русски: пардон.


Эскиз костюма Градобоева к спектаклю «Горячее сердце» Ленинградского театра драмы им. А. С. Пушкина. 1973 г. Художник М. Ц. Азизян. Из фондов СПбГМТМИ.

М А Т Р Ё Н А. Ты вот говоришь: пардон, а я слышала, что у них такие есть, которые совсем беспардонные.


Г Р А Д О Б О Е В. Слышала ты звон, да не знаешь, где он.


К У Р О С Л Е П О В. Сделай ты для меня такую милость, не давай ты ей повадки, не слушай её слов, пусть одна говорит. А то вот только малость дай ей за что уцепиться, так и жизни не рад будешь. Ну, вот мы с тобой теперича, после сражения турецкого, и выпить можем.


Г Р А Д О Б О Е В. Это уж своим чередом!


Садятся и наливают.


Вот я какой городничий! О турках с вами разговариваю, водку пью, невежество ваше всякое вижу, и мне ничего. Ну, не отец ли я вам, скажи?

К У Р О С Л Е П О В. Да уж что толковать!

М А Т Р Ё Н А. Ты пирожка не хочешь ли? Кушай на здоровье, Скорпион Мардарьич!

Г Р А Д О Б О Е В. Боже ты мой милостивый! Да какой же я Скорпион! Это ты скорпион, а я Серапион.

М А Т Р Ё Н А. Что ты ко мне пристал, не я тебя крестила! Нешто я виновата, что тебе таких имен надавали! Как ни выворачивай язык-то, все тот же скорпион выдет.

Г Р А Д О Б О Е В. Вот что, милая дама, ты бы пошла по хозяйству присмотрела; все-таки свой-то глаз лучше.

М А Т Р Ё Н А. Ну, уж ты эти свои дьявольские подходы оставь! Не глупей я тебя, только что разве в Туречине не бывала. Я вижу, что вам прогнать меня хочется, а я вот останусь.

К У Р О С Л Е П О В. Брось ты её! Вот охота! Не понимаю… Уж самое это последнее занятие: с бабой разговаривать. Диви бы дела не было! Вот она закуска-то!

Пьют.


Г Р А Д О Б О Е В. Ну, как же твои деньги? Как же нам с этим делом быть?

К У Р О С Л Е П О В. Что с возу упало, то пропало.

Г Р А Д О Б О Е В. Где они у тебя были?


Эскиз костюма Гаврилы к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. (постановка не осуществлена). 2002 г. Художник О. П. Ярмольник. Из фондов Музея МХАТа.

К У Р О С Л Е П О В. Ну, ты знаешь, моя каморка, така тёмненькая. Туда, кроме меня с женой, никто и не ходит.


Г Р А Д О Б О Е В. Подозрение на кого-нибудь имеешь?


К У Р О С Л Е П О В. Что грешить-то, ни на кого не имею.


Г Р А Д О Б О Е В. Надо следствие.

М А Т Р Ё Н А. Ну да, как же не средствие!

Г Р А Д О Б О Е В. Беспременно надо.

М А Т Р Ё Н А. Так вот я и позволю в моём доме тебе безобразничать.

Двор дома купца Курослепова. Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце» Рязанского областного драматического театра. 1953 г. Художник С. К. Исаев. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».

Г Р А Д О Б О Е В. Да мы тебя-то, пожалуй, и не спросимся.


М А Т Р Ё Н А. Знаю я это средствие-то, для чего оно бывает.


Г Р А Д О Б О Е В. Как тебе не знать, ты женщина умная. Мне нужно себя очистить, а то скажут, пожалуй: в городе грабеж, а городничий и не почешется.


М А Т Р Ё Н А. Ну, как же! Совсем не для того, а для того, что ты человек алчный.


Г Р А Д О Б О Е В. Разговаривай ещё!


К У Р О С Л Е П О В. Обернись к ней задом!


М А Т Р Ё Н А. Все тебе мало…

Г Р А Д О Б О Е В (старается испугать). Я с тобой побранюсь! Сказал я тебе, чтобы не смела ты меня скорпионом звать: я ведь капитан, регалии имею; я с тебя бесчестье сдеру, а то и в смирительный*!

К У Р О С Л Е П О В. Хорошенько её!

М А Т Р Ё Н А. В усмирительный? В уме ли ты?

Г Р А Д О Б О Е В. Да ещё на дуэль вызову.

М А Т Р Ё Н А. Так вот я испугалась, как же! Тебе только с бабами и драться! Велика беда, что я тебя скорпионом назвала. Вашего брата, как ни назови, только хлебом накорми!

К У Р О С Л Е П О В. Не связывайся ты с ней! Я уж с ней давно ни об чем не разговариваю, очень давно; потому нет моей никакой возможности. Разговору у меня с ней нет, окромя: подай, прими, поди вон — вот и всё.

М А Т Р Ё Н А (Градобоеву). Ты своё средствие, а я своё средствие знаю. Запру вороты на запор, да собак выпущу, вот тебе и средствие. Ты бы лучше разбойников-то ловил, а то средствие…

Г Р А Д О Б О Е В. Каких разбойников?

К У Р О С Л Е П О В. Брось ты её!

М А Т Р Ё Н А. Из Брынских лесов* человек полтораста приплыли.

Г Р А Д О Б О Е В. По сухому-то берегу… Где ж ты их видела?


Эскиз костюма Курослепова к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1926 г. Художник Н. П. Крымов. Из фондов Музея МХАТа

К У Р О С Л Е П О В. Оставь, молчи лучше, а то она такую понесёт околесную, что только разве пожарной трубой уймешь.

Г Р А Д О Б О Е В. Ты бы её останавливал.


К У Р О С Л Е П О В. Пробовал, хуже! А вот одно дело: дать ей на произвол, мели, что хочешь, а слушать и отвечать, мол, несогласны. Устанет, перестанет.

Пьют.


М А Т Р Ё Н А. Разбойники народ крещеный грабят, а они тут проклажаются, водку пьют.

Г Р А Д О Б О Е В. Где грабят? Ну, сказывай! Кого ограбили?

М А Т Р Ё Н А. А я почём знаю? Я что за сыщик? По лесам грабят.

Г Р А Д О Б О Е В. Так это не мое дело, а исправника*.

Двор дома купца Курослепова. Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце». 1949 г. Художник Е. Е. Бургулов. Из фондов Музея при Российской академии художеств.

К У Р О С Л Е П О В. Чего тебе от неё хочется? Я тебе доподлинно объясняю, что нельзя с ней разговаривать. Вот попробуй, так я тебе, чем хочешь, отвечаю, что беспременно ты через полчаса либо с ума сойдешь, либо по стенам начнешь метаться; зарежешь кого-нибудь, чужого, совсем невиноватого. Потому это дело испробованное.

Г Р А Д О Б О Е В. Ну, уж видно, принесть тебе подарочек. Я в Бессарабии у казака купил, у киргиза*.

К У Р О С Л Е П О В. Сделай такую милость!

М А Т Р Ё Н А. Это что ещё за выдумки?

Г Р А Д О Б О Е В. В орде плетена, ручка в серебро оправлена с чернетью*. Для друга не жаль. А уж какая пользительная!

М А Т Р Ё Н А. Умны вы больно, как погляжу я на вас! Это ты плеть хочешь подарить либо нагайку! Дорога твоя плеть, только стегать не по чем; потому это дороже вас обоих, не токма что твоей плети. Приноси свою плеть! Что ж, мы возьмё! Может, и пригодится на какую-нибудь невежу-гостя.

Г Р А Д О Б О Е В. Который у вас забор-то на пустырь выходит?

К У Р О С Л Е П О В (указывая). Вон этот.

Г Р А Д О Б О Е В. Обмерить надо, сколько сажен* от дому.

К У Р О С Л Е П О В. Для чего?

Г Р А Д О Б О Е В. Для порядку.

К У Р О С Л Е П О В. Ну, что ж, можно.

Г Р А Д О Б О Е В. Давай шагами мерять, ты от дому, а я от забору, так и сойдемся вместе. (Отходит к забору).

К У Р О С Л Е П О В. Ну, давай! (Отходит к дому).

М А Т Р Ё Н А. Шагайте, благо темно, смеяться-то на вас некому.

Г Р А Д О Б О Е В (идёт от забора). Раз, два, три…

К У Р О С Л Е П О В (идёт от дома). Первый, другой, третий… погоди, сбился, начинай сначала.

Каждый идёт на прежнее место и постепенно сходятся.


Г Р А Д О Б О Е В (натыкаясь на Васю). Стой! что за человек? (Хватает Васю за ворот). Сидоренко! Жигунов!

К У Р О С Л Е П О В (натыкаясь на Гаврилу, который подшибает его и убегает). Ай, убил, ай, убил! Караул! Держи его!

Вбегает Силан, за ним два будочника и несколько рабочих.


Эскиз костюма Градобоева к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1926 г. Художник Н. П. Крымов. Из фондов Музея МХАТа

М А Т Р Ё Н А. Ах! Разбойники! Караул! Режут!


С И Л А Н. Где тут они?


М А Т Р Ё Н А. Вон, в кустах, хозяина режут. Ах! Караул!


Г Р А Д О Б О Е В (будочникам). Вяжи, крути его, разбойника! Ты воровать, ты воровать? У меня, в моем-то городе? Хо-хо-хо!


Будочники вяжут Васю.


С И Л А Н (ухватив Курослепова). Нет, уж ты мне что хочешь пой, а уж я тебя теперича поймал. Попался ты мне! Что я из-за тебя муки, что этого сумления…

К У Р О С Л Е П О В. Кого ты, кого ты? Хозяина-то! Возьми глаза-то в зубы.

С И Л А Н. Шалишь! Не обманешь! Что этого греха я за тебя принял.

Г Р А Д О Б О Е В (Силану). И его тащи сюда! Огня подайте!

С И Л А Н (одному дворнику). Беги в молодцовскую*, принеси фонарь.

Работник уходит.


К У Р О С Л Е П О В. Ты с разбойниками вместе, ты на хозяина, а ещё дядя!

М А Т Р Ё Н А. Много ль их там, разбойников-то?

С И Л А Н. Ни один не уйдет, все тут. Подержите, братцы. Где тут у меня веревка была? (Лезет в сапог).

М А Т Р Ё Н А. Все? Ах, полтораста! Караул! Всех они вас, всех перекрушат и до меня доберутся. (Падает на скамью).

Г Р А Д О Б О Е В. Вяжите! Хо-хо-хо-хо! У меня-то в городе! Не нашли вы другого места!

К У Р О С Л Е П О В. Погоди ж ты! Дай ты мне только руки-то высвободить, великая тебе будет…

Рабочий приносит и ставит фонарь на стол.


Г Р А Д О Б О Е В. Давай их сюда! Сейчас допрос. Ух, устал. Вот она наша служба-то! (Хочет садиться на скамью). Тут что ещё! Мягко что-то! Никак мертвое тело? (Трогает руками). Ещё забота! Фу, ты! Нет тебе минуты покою.

М А Т Р Ё Н А. Ах! До меня, до меня добираются.

Г Р А Д О Б О Е В. Ох, уж мне эта баба! Опять ты тут? (Берет её за руку).

Эскиз костюма Силана к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1926 г. Художник Н. П. Крымов. Из фондов Музея МХАТа

М А Т Р Ё Н А. Пуще всего не режьте вы меня и не троньте моего тела белого!


Г Р А Д О Б О Е В. Ну да, как же, очень нужно! Какая невидаль! Пошла домой! Говорят тебе. (Топает ногами). Что ты тут судопроизводству мешаешь? (Садится на лавку). Я свою должность правлю, сейчас арестовать велю.


Матрена уходит.


С И Л А Н (тащит Курослепова, ему помогают другие дворники). Вот, ваше высоко… О, чтоб!… И то, никак, хозяин.


К У Р О С Л Е П О В. Что вы, оглашенные! (Вырывается и хватает за ворот Силана). Серапион Мардарьич! Господин городничий! Суди ты его! Я тебе кланяюсь, суди его сейчас! (Силану). Ведь теперь тебя всякими разными казнями казнить надо, потому как ты купца, который от всего общества превозвышен и за разные пожертвования и для благолепия… опять же его иждивением… а ты ему руки назад, при народе: и что ты со мной сделал! Теперь все мои чины как есть в ничто…

Эскиз костюмов работников Курослепова к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1930-е гг. Художник Е. М. Бебутова. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.

Г Р А Д О Б О Е В. Не бойся! Все при тебе останутся, садись!


С И Л А Н. Кто же тебя… Вот поди ж ты! То ты бранишься, что плохо стерегу! Ну, вот я… что ж: что силы было — страсть, как устал. Ишь ты какой здоровый! Вот ты опять… а нешто я виноват, что темно.


Г Р А Д О Б О Е В. Ну, это дело вы после разберёте. Давай сюда вора настоящего.


Будочники подводят Васю.


Ты что за человек?


К У Р О С Л Е П О В. Да это Васька!

Г Р А Д О Б О Е В. Зачем же это, друг мой милый, ты за воровство принялся?


К У Р О С Л Е П О В. Да уж беспременно он, потому как отец теперь в расстройство…


Г Р А Д О Б О Е В (Курослепову). Ты будешь допрашивать? Может быть, я не за свое дело взялся? Так надевай мой мундир, а уж я буду прошение писать, чтобы меня в отставку.

К У Р О С Л Е П О В. Ну, полно, не сердись!

Г Р А Д О Б О Е В (Васе). Так как же, друг любезный?

В А С Я. Да помилуйте, Серапион Мардарьич! Нешто вы нас с тятенькой не знаете!

Г Р А Д О Б О Е В. Постой! Ты отвечай мне на вопрос: зачем ты за воровство взялся? Занятие это, что ли, тебе понравилось? Или очень выгодно?

В А С Я. Да помилуйте, я собственно побывать зашел, а известное дело — прячешься от Павлина Павлиныча, так как у них обнаковение все за волосы больше… А что я с малолетства к воровству никакой охоты… Кажется, даже малость какую, да ежели чужая, так мне и не надо.

Г Р А Д О Б О Е В. Один ты этим делом промышляешь или в компании?

В А С Я. Что вам угодно, а за мной никаких делов нет-с.

Эскиз костюма Курослепова к спектаклю «Горячее сердце». 1949 г. Художник Е. Е. Бургулов. Из фондов Музея при Российской академии художеств.

К У Р О С Л Е П О В. Ну вас! Что за суд! Разве он признается? Да хоть и признается, так уж денежки прощай! Где ж это бывает, а у нас и подавно, чтобы пропащие деньги нашлись! Стало быть, их и искать нечего, и судить не об чем.

Г Р А Д О Б О Е В. Нет, ты таких слов не говори! Ответишь!

К У Р О С Л Е П О В. Было бы за что отвечать-то! Найди, тогда отвечу.


Г Р А Д О Б О Е В. Не дразни ты меня! Не обижай! Примусь искать, так найду. Теперь ты меня за живое задел.
Двор дома купца Курослепова. Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1926 г. Художник Н. П. Крымов. Из фондов Музея МХАТа
Двор дома купца Курослепова. Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1926 г. Художник Н. П. Крымов. Из фондов Музея МХАТа

К У Р О С Л Е П О В. Ну, ищи! Найдешь, ты будешь прав, а я виноват. А мы вот сдадим его в некруты за общество*, они же теперь с отцом расстроились, значит, он так шатается, не при деле — вот и весь конец. На той же неделе сдадим, а покуда пусть посидит в арестантской за подозрение!


Г Р А Д О Б О Е В. Ладно, пусть посидит покуда. (Будочникам). Сведите его в арестантскую.


В А С Я. Да за что же, помилуйте!


Г Р А Д О Б О Е В. Марш! Без разговору.


Будочники уводят Васю.


К У Р О С Л Е П О В. Ты еще моли богу… (Рабочим). Ступайте по местам, что рты-то разинули!


Силан и рабочие уходят.

Явление пятое

Курослепов и Градобоев.


Г Р А Д О Б О Е В. С ним ещё кто-то был?


К У Р О С Л Е П О В. Надо быть, из своих. Я так думаю: Гаврилка! Ну, уж с этим я сам разочтусь.
Г Р А Д О Б О Е В. Значит, кончено дело?

К У Р О С Л Е П О В. Кончено.

Г Р А Д О Б О Е В. Ну!

К У Р О С Л Е П О В. Что ну?

Г Р А Д О Б О Е В. Если дело кончено, так что?

К У Р О С Л Е П О В. Что?

Г Р А Д О Б О Е В. Мерси.

К У Р О С Л Е П О В. Какая такая мерси?

Г Р А Д О Б О Е В. Ты не знаешь? Это покорно благодарю. Понял теперь? Что ж, я задаром для тебя пропажу-то искал?

К У Р О С Л Е П О В. Да ведь не нашёл.

Г Р А Д О Б О Е В. Еще бы найти! Тогда бы я не так с тобой заговорил. Мальчик я, что ли, для вас, по ночам-то разбойников ловить, живота не жалея! Я человек раненый!

К У Р О С Л Е П О В. Да ведь ты так, между делом, за водкой.

Эскиз костюма Градобоева к спектаклю «Горячее сердце». 1949 г. Художник Е. Е. Бургулов. Из фондов Музея при Российской академии художеств.

Г Р А Д О Б О Е В. Водка сама по себе; дружба дружбой, а порядку не теряй! Ты без барыша ничего не продашь, ну так и я завёл, чтобы мне от каждого дела щетинка* была. Ты мне щетинку подай! Побалуй тебя одного, так и другие волю возьмут. Ты кушаешь, ну и я кушать хочу.


К У Р О С Л Е П О В. Да, ну что ж, я, пожалуй, завтра…


Г Р А Д О Б О Е В. Милости просим на чашку чаю, пораньше.


К У Р О С Л Е П О В. Хорошо, зайду.


Г Р А Д О Б О Е В (подаёт ему руку). До приятного! Ты завтра пришли ко мне Силана, мне его расспросить надо! (Уходит).

Явление шестое

Курослепов, потом Гаврило и Силан.

К У Р О С Л Е П О В (громко). Гаврилка!


Гаврило у окна громко поет: «Ни папаши, ни мамаши».


Врёшь, не обманешь! Гаврилка!


Гаврило входит.


Г А В Р И Л О. Ежели вы опять за волосы, так пожалуйте лучше расчёт!


К У Р О С Л Е П О В. Вот я тебя разочту сейчас. Силантий! Дядюшка! Эй!


Входит Силан.

Выкинь его сундучишко на улицу и самого в шею.

Г А В Р И Л О. Куда ж я ночью?

К У Р О С Л Е П О В. А мне что за дело! Мой дом не общественного призрения* для всякого, который того не стоит. Коли жить не умеешь, ступай вон, и конец.

Г А В Р И Л О. Да у меня полтораста рублей денег зажито*.

К У Р О С Л Е П О В. Важное дело полтораста рублей; а у меня две тысячи пропало. Полтораста! А в острог хочешь?

Г А В Р И Л О. Да за что же? Я человек бедный!

К У Р О С Л Е П О В. Бедные-то и воруют.

Г А В Р И Л О. Мне деньги пожалуйте! Не с голоду же мне помирать.

К У Р О С Л Е П О В. Ну, ищи поди с меня. Эки проклятые! Тьфу! Вот хотелось ужинать, вот теперь и не хочется. А он с голоду помирать… да полтораста рублей! Да я с тебя тысячу бы не взял за это расстройство. Поди за мной, Силантий, я тебе его пачпорт* отдам. (Гавриле). А то у меня и в остроге насидишься. (Уходит с Силаном).

Г А В Р И Л О. Вот тебе, бабушка, Юрьев день*! Куда ты теперь, Гаврилка, денешься! Куда ни сунься, скажут, за воровство прогнали. Срам головушке! Убыток-то убытком, а мораль-то какая. На какой я теперь линии? Прямая моя теперь линия — из ворот да в воду. Сам на дно, пузырики вверх. Ай, ай, ай, ай!

Эскиз костюма Гаврилы к спектаклю «Горячее сердце» Омского театра драмы. 1992 г. Художник И. Г. Чередникова. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина

Выходит Силан.


С И Л А Н. Вот тебе пашпорт! Вольный ты теперь казак. Я так полагаю, что к лучшему. Собрать, что ли, твое приданое-то?


Г А В Р И Л О. Сбери, брат, сделай милость, добра-то немного, все в узел; а у меня руки не действуют. Гитару-то не забудь. Я тут на столбушке посижу.


Силан уходит. Гаврило садится на столбик, выходит Параша.

Явление седьмое

Параша и Гаврило, потом Силан.

П А Р А Ш А. Что у вас тут за беда случилась, батюшка из себя выходит?


Г А В Р И Л О. И-и-и не расчерпаешь. Я решён* совсем.


П А Р А Ш А. Как, совсем?


Г А В Р И Л О. Всего решен. Ни копейки, вся служба ни во что, и на все четыре стороны.
П А Р А Ш А. Ах ты, бедный!

Г А В Р И Л О. Я-то ещё ничего, а Васю в солдаты.

П А Р А Ш А (с ужасом). В солдаты?

Г А В Р И Л О. Теперь в арестантской сидит, а на-днях сдадут.

П А Р А Ш А. Полно! Что ты! За меня в солдаты?

Г А В Р И Л О. Не за вас, а его застали тут на дворе и занапрасно вором поставили, что будто он деньги украл.

П А Р А Ш А. Да ведь это всё равно, всё равно, ведь он для меня сюда пришёл. Ведь он меня любит. Боже мой! Грех-то какой! Он пришёл повидаться со мной, — а его в солдаты от отца, от меня. Отец-старик один останется, а его погонят, погонят! (Вскрикивает). Ах, я несчастная! (Хватается за голову). Гаврило, посиди тут, подожди меня минуту. (Убегает).

Г А В Р И Л О. Куда она? Что с ней? Бедная она, бедная. Вот и с отцом, с матерью живет, а сирота сиротой! Все сама об своей головушке думает. Никто в её сиротское, девичье горе не войдет. Уж её ль не любить-то. Ох, как мне грудь-то больно, слёзы-то мне горло давят. (Плачет).

Выходит Силан с узлом и гитарой.


Эскиз костюма Параши к спектаклю «Горячее сердце» Театра К. Н. Незлобина (Москва). 1912 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.

С И Л А Н. Вот тебе шапка! (Надевает на него). Вот тебе узел, вот тебе гитара. И значит, братец ты мой, прощай! Не поминай лихом, а добром не помянешь!.

Выходит Параша в бурнусе* и с платком на голове.

П А Р А Ш А. Пойдем, пойдем!

Г А В Р И Л О. Куда вы, куда вы, помилуйте!

П А Р А Ш А. К нему, Гаврилушка, к нему, мой милый!

Г А В Р И Л О. Да ведь он в арестантской, помилуйте, что вы!

П А Р А Ш А. У меня деньги, вот видишь! Я подарю солдатам, меня пропустят.

Г А В Р И Л О. Так ведь это утром, а где же вы ночь-то? (Кланяется в ноги). Останьтесь, матушка, родная, останьтесь!

П А Р А Ш А. Я у крёстной ночую. Пойдём! Пойдём! Что за разговоры!

С И Л А Н (Параше). Ты за ворота проводить, что ль? Ну, проводи! Дело доброе. Он сирота.

П А Р А Ш А (оборотившись к дому, несколько времени молча смотрит на него). Прощай, дом родительский! Что тут слез моих пролито! Господи, что слез! А теперь хоть бы слезинка выкатилась; а ведь я родилась тут, выросла… Давно ли я ребенком была: думала, что милей тебя и на свете нет, а теперь хоть бы век тебя не видать. Пропадай ты пропадом, тюрьма моя девичья! (Убегает. Гаврило за ней).

С И Л А Н. Постой! Куда ты? (Махнув рукой). Не моё дело! (Запирает калитку). Эка жизнь! Наказание! (Стучит в доску и кричит). Посматривай!

Эскиз костюма Параши к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1930-е гг. Художник Е. М. Бебутова. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.

Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце» Казанского Большого драматического театра им. В. И. Качалова. 1943 г. Художник А. А. Осмеркин. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».

На фабрике И. Н. Чумакова в Костроме выпускались разные табачные изделия, в том числе нюхательный табак сорта «Берёзинский». Любители для большей крепости подсыпали в него золу. В разговоре Сидоренко и Силана обыгрывается тот факт, что некоторые продавцы подсыпали в мешки с табаком для увеличения веса еще и мелко истолчённое стекло. Этот табак был очень популярен и недорог.
Здесь — бодрил, поднимал дух, действовал опьяняюще.
Вариант хоровой песни, опубликованной Т. И. Филипповым с пометой: «Слышал в Москве от певиц родом из Тулы». (40 народных песен, собранных Т. И. Филипповым и гармонизированных Н. А. Римским-Корсаковым. Москва, 1882. С. 29.).
А. Н. Островский в «Путешествии по Волге от истоков до Нижнего Новгорода» писал: «В Торжке еще до сей поры существует обычай умыканья невест. Считается особым молодечеством увезти невесту потихоньку, хотя это делается почти всегда с согласия родителей... Такой способ добывать себе жен не только не считается предосудительным, но, напротив, пользуется почетом: «Значит, уж очень любит, коли увез потихоньку»,— говорят в Торжке».
Со стороны, даже будучи чужим, не близким
Употребляется в просторечии в значении пустого, несерьезного разговора.

Городской романс, излюбленный в репертуаре трактирных гитаристов, которые исполняли его с особенным чувством, иногда до нелепости коверкая текст. Известен по сборнику «Новейшие русские песни» (Москва, 1839).
Геройство
Градобоев участвовал в русско-турецкой войне 1828–1829 гг.
Опиум. Народная этимология смешивает опиум и вообще любой хмельной напиток.
Аман (тюрк.) — пощада, пощади.
Смирительный дом — род тюремного заключения за маловажные проступки, существовавшего в России до 1884 г. Находившиеся в смирительном доме обязаны были исполнять различные работы.
Глухие, дремучие леса по берегам реки Брыни (Калужская губерния), где в старину укрывались разбойники.
Городничий — начальник уездного города; в ведении городничего находилась полиция, он производил суд по маловажным поступкам и взыскания по бесспорным обязательствам, имел обязанности по делам военного ведомства и т. д. Городничими назначались отставные военные и гражданские чиновники, преимущественно же отставные раненые офицеры. Должность соответствовала 8 классу табеля о рангах. В 1862 г. городничие были упразднены и функции их перешли к исправникам, а городнические правления были переименованы в полицейские управления.
Исправник — начальник полиции в уезде; до 1862 г. должность эта была выборной от дворянства.
В XIX в. в России казаками могли назвать и киргизов, и казахов.
Чернь — род чёрной финифти, наводимой на серебряные вещи.
Сажень — мера длины, равная 3 аршинам (2, 134 метра).
Помещение для молодцов, т. е. приказчиков, работников.
Рекрут — новобранец, поступивший в солдаты, в рядовые, по повинности или по найму. Правительство предъявляло свои требования не к лицу, а к общине, указывая лишь число подлежащих сдаче рекрутов в возрасте от 20 до 35 лет, и предоставляя самим общинам определять, кто и на каких основаниях должен быть сдан. С 1834 года срок службы составлял 20 лет. В рекрутской системе допускалась замена лица, сдаваемого в рекруты, другим лицом. Наиболее распространённым способом замены был наём добровольцев. В рекруты набирали, как правило, холостых, но жёнам рекрутов разрешалось следовать за мужем к месту службы. Во время службы рядовой мог жениться с разрешения полкового начальства.
Щетинка — речь идет о пользе, барыше
Домами общественного призрения в дореволюционной России называли благотворительные заведений с характером богадельни, дававших приют престарелым, убогим, а иногда и сиротам.
Заработано
Паспорт
26 ноября — единственный день года, во время которого в XI–XVII веках крестьяне могли переходить от одного помещика к другому. Это явление также называют «крестьянским выходом». Именно к 26 ноября завершался сбор урожая и наставало время выдавать крестьянам заработанные деньги. В конце XVI века переход крестьян в Юрьев день запретили. Отмена «выхода» означала, что крестьяне должны были оставаться у своего помещика пожизненно. Так у них отобрали последнюю возможность сменить хозяина и постараться улучшить свою жизнь. В этот период и появилась поговорка «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!», которая означает сожаление о несбывшихся надеждах.
В значении лишён чего-либо.
Бурнус — очень широкий, просторный плащ или пальто, с капюшоном из сукна или тонкого войлока.