БЕСПРИДАННИЦА
Действие происходит в настоящее время*, в большом городе Бряхимове* на Волге.
Городской бульвар на высоком берегу Волги, с площадкой перед кофейной; направо от актеров вход в кофейную, налево — деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней вид на Волгу, на большое пространство: леса, села и проч.; на площадке столы и стулья: один стол на правой стороне, подле кофейной, другой — на левой.
Харита Игнатьевна Огудалова,
вдова, средних лет; одета изящно, но смело и не по летам
Лариса Дмитриевна,
её дочь, девица; одета богато, но скромно
Юлий Капитоныч Карандышев,
молодой человек, небогатый чиновник.
Василий Данилыч Вожеватов,
очень молодой человек, один из представителей богатой тор-
говой фирмы; по костюму европеец.
Сергей Сергеевич Паратов,
блестящий барин, из судохозяев,
лет за 30.
Мокий Парменыч Кнуров,
из крупных дельцов последнего времени, пожилой человек,
с громадным состоянием.
Робинзон
Гаврило,
клубный буфетчик и содержатель кофейной на бульваре.
Иван,
слуга в кофейной.
Гаврило стоит в дверях кофейной, Иван приводит в порядок мебель на площадке.
Эскиз декорации к спектаклю Драматического театра имени М. Горького (Куйбышев). Художник Н. Н. Медовщиков. 1950-е гг. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
И В А Н. Никого народу-то нет на бульваре.
Г А В Р И Л О. По праздникам всегда так. По старине живем: от поздней обедни* все к пирогу да ко щам, а потом, после хлеба-соли, семь часов отдых.
И В А Н. Уж и семь! Часика три-четыре. Хорошее это заведение.
Г А В Р И Л О. А вот около вечерен* проснутся, попьют чайку до третьей тоски...
И В А Н. До тоски! Об чем тосковать-то?
Г А В Р И Л О. Посиди за самоваром поплотнее, поглотай часа два кипятку, так узнаешь. После шестого пота она, первая-то тоска, подступает... Расстанутся с чаем и выползут на бульвар раздышаться да разгуляться. Теперь чистая публика гуляет: вон Мокий Парменыч Кнуров проминает себя.
И В А Н. Он каждое утро бульвар-то меряет взад и вперед, точно по обещанию. И для чего это он себя так утруждает?
Г А В Р И Л О. Для моциону*.
И В А Н. А моцион-то для чего?
Г А В Р И Л О. Для аппетиту. А аппетит нужен ему для обеду. Какие обеды-то у него! Разве без моциону такой обед съешь?
И В А Н. Отчего это он все молчит?
Эскиз костюма Ивана. 1930-е гг. Художник Н. Е. Айзенберг. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
И В А Н. А вот Василий Данилыч из-под горы идет. Вот тоже богатый человек, а разговорчив.
Г А В Р И Л О. Василий Данилыч еще молод; малодушеством* занимается; еще мало себя понимает; а в лета войдет, такой же идол будет.
Слева выходит Кнуров и, не обращая внимания на поклоны Гаврилы и Ивана,
садится к столу, вынимает из кармана французскую газету и читает.
Справа входит Вожеватов.
Эскиз декорации к спектаклю Драматического кружка клуба МВД. 1946 г. Художник М. А. Григорьев. Из фондов СПбГМТМИ.
Кнуров, Вожеватов, Гаврило, Иван.
В О Ж Е В А Т О В (почтительно кланяясь). Мокий Парменыч, честь имею кланяться!
К Н У Р О В. А! Василий Данилыч! (Подает руку.) Откуда?
В О Ж Е В А Т О В. С пристани. (Садится.)
Гаврило подходит ближе.
К Н У Р О В. Встречали кого-нибудь?
В О Ж Е В А Т О В. Встречал, да не встретил. Я вчера от Сергея Сергеича Паратова телеграмму получил. Я у него пароход покупаю.
Г А В Р И Л О. Не «Ласточку» ли, Василий Данилыч?
В О Ж Е В А Т О В. Да, «Ласточку». А что?
Г А В Р И Л О. Резво бегает, сильный пароход.
В О Ж Е В А Т О В. Да вот обманул Сергей Сергеич, не приехал.
Г А В Р И Л О. Вы их с «Самолетом»* ждали, а они, может, на своем приедут, на «Ласточке».
И В А Н. Василий Данилыч, да вон еще пароход бежит сверху.
В О Ж Е В А Т О В. Мало ль их по Волге бегает.
И В А Н. Это Сергей Сергеич едут.
Эскиз костюма Кнурова к спектаклю Фрунзенского театра русской драмы им. Н. К. Крупской. 1951 г. Художник А. М. Торопов. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
В О Ж Е В А Т О В. Ты думаешь?
И В А Н. Да похоже, что они-с... Кожухи-то* на «Ласточке» больно приметны.
В О Ж Е В А Т О В. Разберешь ты кожухи за семь верст*!
И В А Н. За десять разобрать можно-с... Да и ходко идет, сейчас видно, что с хозяином.
В О Ж Е В А Т О В. А далеко?
И В А Н. Из-за острова вышел. Так и выстилает, так и выстилает.
Г А В Р И Л О. Ты говоришь, выстилает?
И В А Н. Выстилает. Страсть! Шибче «Самолета» бежит, так и меряет.
Г А В Р И Л О. Они едут-с.
В О Ж Е В А ТО В (Ивану). Так ты скажи, как приставать станут.
И В А Н. Слушаю-с... Чай, из пушки выпалят.
Г А В Р И Л О. Беспременно.
В О Ж Е В А Т О В. Из какой пушки?
Г А В Р И Л О. У них тут свои баржи серёд Волги на якоре.
Эскиз костюма Вожеватова к спектаклю Фрунзенского театра русской драмы им. Н. К. Крупской. 1951 г. Художник А. М. Торопов. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
В О Ж Е В А Т О В. Знаю.
Г А В Р И Л О. Так на барже пушка есть. Когда Сергея Сергеича встречают или провожают, так всегда палят. (Взглянув в сторону за кофейную.) Вон и коляска за ними едет-с, извозчицкая, Чиркова-с! Видно, дали знать Чиркову, что приедут. Сам хозяин, Чирков, на козлах. — Это за ними-с.
В О Ж Е В А Т О В. Да почем ты знаешь, что за ними?
Г А В Р И Л О. Четыре иноходца в ряд, помилуйте, за ними. Для кого же Чирков такую четверню сберет!* Ведь это ужасти смотреть... как львы... все четыре на трензелях*! А сбруя-то, сбруя-то! — За ними-с.
И В А Н. И цыган с Чирковым на козлах сидит, в парадном казакине*, ремнем перетянут так, что, того и гляди, переломится.
Г А В Р И Л О. Это за ними-с. Некому больше на такой четверке ездить. Они-с.
К Н У Р О В. С шиком живет Паратов.
В О Ж Е В А Т О В. Уж чего другого, а шику довольно.
К Н У Р О В. Дешево пароход-то покупаете?
В О Ж Е В А Т О В. Дешево, Мокий Парменыч.
К Н У Р О В. Да, разумеется; а то, что за расчет покупать. Зачем он продает?
В О Ж Е В А Т О В. Знать, выгоды не находит.
К Н У Р О В. Конечно, где ж ему! Не барское это дело. Вот вы выгоду найдете, особенно коли дешево-то купите.
В О Ж Е В А Т О В. Нам кстати: у нас на низу грузу много*.
Эскиз костюма Гаврилы к спектаклю Малого театра (Москва). 1948 г. Художник В. И. Козлинский. Из архива Малого театра.
К Н У Р О В. Не деньги ль понадобились? Он ведь мотоват*.
В О Ж Е В А Т О В. Его дело. Деньги у нас готовы.
К Н У Р О В. Да, с деньгами можно дела делать, можно. (С улыбкой.) Хорошо тому, Василий Данилыч, у кого денег-то много.
Эскиз декорации к спектаклю Театра драмы имени М. Горького (Нижний Новгород). 1953 г. Художник К. И. Иванов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
В О Ж Е В А Т О В. Дурное ли дело! Вы сами, Мокий Парменыч, это лучше всякого знаете.
К Н У Р О В. Знаю, Василий Данилыч, знаю.
В О Ж Е В А Т О В. Не выпьем ли холодненького*, Мокий Парменыч?
К Н У Р О В. Что вы, утром-то! Я еще не завтракал.
В О Ж Е В А Т О В. Ничего-с. Мне один англичанин — он директор на фабрике — говорил, что от насморка хорошо шампанское натощак пить. А я вчера простудился немного.
К Н У Р О В. Каким образом? Такое тепло стоит.
В О Ж Е В А Т О В. Да все им же и простудился-то: холодно очень подали.
К Н У Р О В. Нет, что хорошего; люди посмотрят, скажут: ни свет ни заря — шампанское пьют.
В О Ж Е В А Т О В. А чтоб люди чего дурного не сказали, так мы станем чай пить.
К Н У Р О В. Ну, чай — другое дело.
В О Ж Е В А Т О В (Гавриле). Гаврило, дай-ка нам чайку моего, понимаешь?.. Моего!
Г А В Р И Л О. Слушаю-с. (Уходит.)
К Н У Р О В. Вы разве особенный какой пьете?
Эскиз костюма Кнурова к спектаклю. 1969 г. Художник Н. А. Романдин. Из фондов Курганского областного краеведческого музея.
В О Ж Е В А Т О В. Да все то же шампанское, только в чайники он разольет и стаканы с блюдечками подаст.
К Н У Р О В. Остроумно.
В О Ж Е В А Т О В. Нужда-то всему научит, Мокий Парменыч.
К Н У Р О В. Едете в Париж-то на выставку*?
В О Ж Е В А Т О В. Вот куплю пароход да отправлю его вниз за грузом и поеду.
К Н У Р О В. И я на-днях, уж меня ждут.
Гаврило приносит на подносе два чайника с шампанским и два стакана.
В О Ж Е В А Т О В (наливая). Слышали новость, Мокий Парменыч? Лариса Дмитриевна замуж выходит.
К Н У Р О В. Как замуж? Что вы! За кого?
В О Ж Е В А Т О В. За Карандышева.
К Н У Р О В. Что за вздор такой! Вот фантазия! Ну что такое Карандышев! Не пара ведь он ей, Василий Данилыч.
Эскиз костюма Вожеватова к спектаклю. 1964 г. Художник Т. Б. Серебрякова. Из фондов Музея-заповедника «Петергоф».
В О Ж Е В А Т О В. Какая уж пара! Да что ж делать-то, где взять женихов-то? Ведь она бесприданница*.
К Н У Р О В. Бесприданницы-то и находят женихов хороших.
Эскиз декорации к спектаклю МХАТа. 1929 г. Неосуществленная постановка. Художник В. В. Дмитриев. Из фондов Музея МХАТа.
К Н У Р О В. Бойкая женщина.
В О Ж Е В А Т О В. Она, должно быть, не русская.
К Н У Р О В. Отчего?
В О Ж Е В А Т О В. Уж очень проворна.
К Н У Р О В. Как это она оплошала? Огудаловы все-таки фамилия порядочная; и вдруг за какого-то Карандышева!.. Да с её-то ловкостью... всегда полон дом холостых!..
В О Ж Е В А Т О В. Ездить-то к ней все ездят, потому что весело очень: барышня хорошенькая, играет на разных инструментах, поёт, обращение свободное, оно и тянет. Ну, а жениться-то надо подумавши.
К Н У Р О В. Ведь выдала же она двух.
В О Ж Е В А Т О В. Выдать-то выдала, да надо их спросить, сладко ли им жить-то. Старшую увез какой-то горец, кавказский князек. Вот потеха-то была! Как увидал, затрясся, заплакал даже — так две недели и стоял подле неё, за кинжал держался да глазами сверкал, чтоб не подходил никто. Женился и уехал, да, говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а он после оказался совсем не иностранец, а шулер.
Эскиз костюма Кнурова к спектаклю Ленинградского областного драматического театра. 1945 г. Художник М. А. Григорьев. Постановка не осуществлена. Из фондов СПбГМТМИ.
В О Ж Е В А Т О В. Любит и сама пожить весело. А средства у нее так невелики, что даже и на такую жизнь недостает...
К Н У Р О В. Где ж она берет?
В О Ж Е В А Т О В. Женихи платятся. Как кому понравилась дочка, так и раскошеливайся. Потом на приданое возьмет с жениха, а приданого не спрашивай.
К Н У Р О В. Ну, я думаю, не одни женихи платятся, а и вам, например, частое посещение этого семейства недёшево обходится.
В О Ж Е В А Т О В. Не разорюсь, Мокий Парменыч. Что ж делать! За удовольствия платить надо, они даром не достаются, а бывать у них в доме — большое удовольствие.
К Н У Р О В. Действительно удовольствие — это вы правду говорите.
В О Ж Е В А Т О В. А сами почти никогда не бываете.
К Н У Р О В. Да неловко; много у них всякого сброду бывает; потом встречаются, кланяются, разговаривать лезут. Вот, например, Карандышев, — ну что за знакомство для меня!
Эскиз костюма Вожеватова к спектаклю Пензенского драматического театра. 2017 г. Художник М. Н. Смельчакова. Из фондов Пензенского драматического театра.
Эскиз декорации к опере Д. Френкеля «Бесприданница» Ленинградского Малого оперного театра. 1959 г. Художник А. Ф. Босулаев. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково»
К Н У Р О В. Ну, что хорошего! Тот лезет к Ларисе Дмитриевне с комплиментами, другой с нежностями, так и жужжат, не дают с ней слово сказать. Приятно с ней одной почаще видеться, без помехи.
В О Ж Е В А Т О В. Жениться надо.
К Н У Р О В. Жениться! Не всякому можно, да не всякий и захочет; вот я, например, женатый.
В О Ж Е В А Т О В. Так уж нечего делать. Хорош виноград, да зелен*, Мокий Парменыч.
К Н У Р О В. Вы думаете?
В О Ж Е В А Т О В. Видимое дело. Не таких правил люди: мало ль случаев-то было, да вот не польстились, хоть за Карандышева, да замуж.
К Н У Р О В. А хорошо бы с такой барышней в Париж прокатиться на выставку.
В О Ж Е В А Т О В. Да, не скучно будет, прогулка приятная. Какие у вас планы-то, Мокий Парменыч!
К Н У Р О В. Да и у вас этих планов-то не было ли тоже?
В О Ж Е В А Т О В. Где мне! Я простоват на такие дела. Смелости у меня с женщинами нет: воспитание, знаете, такое, уж очень нравственное, патриархальное получил.
Эскиз костюма Кнурова к спектаклю Саратовского драматического театра им. Карла Маркса. 1930-е гг. Художник В. В. Кисимов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
К Н У Р О В. Ну да, толкуйте! У вас шансов больше моего: молодость — великое дело. Да и денег не пожалеете; дешево пароход покупаете, так из барышей-то можно. А ведь, чай, не дешевле «Ласточки» обошлось бы?
В О Ж Е В А Т О В. Всякому товару цена есть, Мокий Парменыч. Я хоть молод, а не зарвусь, лишнего не передам.
К Н У Р О В. Не ручайтесь! Долго ли с вашими летами влюбиться; а уж тогда какие расчеты!
В О Ж Е В А Т О В. Нет, как-то я, Мокий Парменыч, в себе этого совсем не замечаю.
К Н У Р О В. Чего?
Эскиз декорации к спектаклю Македонского Народного театра. 1954 г. Художник Данило Решетар. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
В О Ж Е В А Т О В. А вот, что любовью-то называют.
К Н У Р О В. Похвально, хорошим купцом будете. А все-таки вы с ней гораздо ближе, чем другие.
В О Ж Е В А Т О В. Да в чем моя близость? Лишний стаканчик шампанского потихоньку от матери иногда налью, песенку выучу, романы вожу, которых девушкам читать не дают.
К Н У Р О В. Развращаете, значит, понемножку.
В О Ж Е В А Т О В. Да мне что! Я ведь насильно не навязываю. Что ж мне об её нравственности заботиться: я ей не опекун.
В О Ж Е В А Т О В. Были, да ведь она простовата.
К Н У Р О В. Как простовата? То есть глупа?
В О Ж Е В А Т О В. Не глупа, а хитрости нет, не в матушку. У той все хитрость да лесть, а эта вдруг, ни с того ни с сего, и скажет, что не надо.
К Н У Р О В. То есть правду?
В О Ж Е В А Т О В. Да, правду; а бесприданницам так нельзя. К кому расположена, нисколько этого не скрывает. Вот Сергей Сергеич Паратов в прошлом году появился, наглядеться на него не могла; а он месяца два поездил, женихов всех отбил, да и след его простыл, исчез, неизвестно куда.
К Н У Р О В. Что ж с ним сделалось?
В О Ж Е В А Т О В. Кто его знает; ведь он мудреный какой-то. А уж как она его любила, чуть не умерла с горя. Какая чувствительная! (Смеется.) Бросилась за ним догонять, уж мать со второй станции воротила.
К Н У Р О В. А после Паратова были женихи?
В О Ж Е В А Т О В. Набегали двое: старик какой-то с подагрой да разбогатевший управляющий какого-то князя, вечно пьяный. Уж Ларисе и не до них, а любезничать надо было, маменька приказывает.
К Н У Р О В. Однако положение её незавидное.
Эскиз костюма Вожеватова к спектаклю Ленинградского Большого драматического театра. 1935 г. Художник А. Н. Самохвалов. Из фондов Музея БДТ.
В О Ж Е В А Т О В. Да, смешно даже. У ней иногда слезёнки на глазах, видно, поплакать задумала, а маменька улыбаться велит. Потом вдруг проявился этот кассир... Вот бросал деньгами-то, так и засыпал Хариту Игнатьевну. Отбил всех, да недолго покуражился: у них в доме его и арестовали. Скандалище здоровый! (Смеется.) С месяц Огудаловым никуда глаз показать было нельзя. Тут уж Лариса наотрез матери объявила: «Довольно, — говорит, — с нас сраму-то: за первого пойду, кто посватается, богат ли, беден ли — разбирать не буду». А Карандышев и тут как тут с предложением.
К Н У Р О В. Откуда взялся этот Карандышев?
В О Ж Е В А Т О В. Он давно у них в доме вертится, года три. Гнать не гнали, а и почету большого не было. Когда перемежка случалась, никого из богатых женихов в виду не было, так и его придерживали, слегка приглашивали, чтоб не совсем пусто было в доме. А как, бывало, набежит какой-нибудь богатенький, так просто жалость было смотреть на Карандышева: и не говорят с ним, и не смотрят на него. А он-то, в углу сидя, разные роли разыгрывает, дикие взгляды бросает, отчаянным прикидывается. Раз застрелиться хотел, да не вышло ничего, только насмешил всех. А то вот потеха-то: был у них как-то, еще при Паратове, костюмированный вечер; так Карандышев оделся разбойником, взял в руки топор и бросал на всех зверские взгляды, особенно на Сергея Сергеича.
Эскиз декорации к спектаклю Северо-Осетинского драматического театра. 1957 г. Художник М. М. Курилко-Рюмин. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
К Н У Р О В. И что же?
В О Ж Е В А Т О В. Топор отняли и переодеться велели; а то, мол, пошёл вон!
К Н У Р О В. Значит, он за постоянство награжден. Рад, я думаю.
В О Ж Е В А Т О В. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать в свое именьишко, пока разговоры утихнут, — так и Огудаловым хотелось, — а он таскает Ларису на бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что, того и гляди, наткнется на кого-нибудь. Да ещё очки надел зачем-то, а никогда их не носил. Кланяется — едва кивает; тон какой взял: прежде и не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю».
В О Ж Е В А Т О В. Да, кажется, и Карандышеву не миновать.
К Н У Р О В. Бедная девушка! как она страдает, на него глядя, я думаю.
В О Ж Е В А Т О В. Квартиру свою вздумал отделывать, — вот чудит-то. В кабинете ковер грошевый на стену прибил, кинжалов, пистолетов тульских навешал: уж диви бы охотник, а то и ружья-то никогда в руки не брал. Тащит к себе, показывает; надо хвалить, а то обидишь: человек самолюбивый, завистливый. Лошадь из деревни выписал, клячу какую-то разношерстную, кучер маленький, а кафтан на нем с большого. И возит на этом верблюде-то Ларису Дмитриевну; сидит так гордо, будто на тысячных рысаках едет. С бульвара выходит, так кричит городовому: «Прикажи подавать мой экипаж!» Ну, и подъезжает этот экипаж с музыкой: все винты, все гайки дребезжат на разные голоса, а рессоры-то трепещутся, как живые.
К Н У Р О В. Жаль бедную Ларису Дмитриевну! Жаль.
В О Ж Е В А Т О В. Что вы очень жалостливы стали?
К Н У Р О В. Да разве вы не видите, что эта женщина создана для роскоши? Дорогой бриллиант дорогой и оправы требует.
В О Ж Е В А Т О В. И хорошего ювелира.
Эскиз костюма Кнурова к спектаклю Красного театра (Ленинград). 1933 г. Художник М. С. Полярный. Из фондов СПбГМТМИ.
К Н У Р О В. Совершенную правду вы сказали. Ювелир — не простой мастеровой: он должен быть художником. В нищенской обстановке, да еще за дураком мужем, она или погибнет, или опошлится.
В О Ж Е В А Т О В. А я так думаю, что бросит она его скорехонько. Теперь еще она, как убитая; а вот оправится да поглядит на мужа попристальнее, каков он... (Тихо.) Вот они, легки на помине-то.
Входят Карандышев, Огудалова, Лариса. Вожеватов встает и кланяется. Кнуров вынимает газету.
Кнуров, Вожеватов, Карандышев, Огудалова; Лариса в глубине садится на скамейку у решетки и смотрит в бинокль за Волгу; Гаврило, Иван.
Эскиз декорации к спектаклю Ижевского Русского драматического театра. 1950-е гг. Художник Б. С. Марин. Из фондов Удмурдского музея изобразительных искусств.
Карандышев подходит за ней. Вожеватов подает руку Огудаловой и Карандышеву. Кнуров, молча и не вставая с места, подает руку Огудаловой, слегка кивает Карандышеву и погружается в чтение газеты.
Огудалова садится.
Чайку не прикажете ли?
Карандышев садится поодаль.
О Г У Д А Л О В А. Пожалуй, чашку выпью.
В О Ж Е В А Т О В. Иван, подай чашку да прибавь кипяточку!
Иван берет чайник и уходит.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Что за странная фантазия пить чай в это время? Удивляюсь.
В О Ж Е В А Т О В. Жажда, Юлий Капитоныч, а что пить не знаю. Посоветуйте — буду очень благодарен.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В (смотрит на часы). Теперь полдень, можно выпить рюмочку водки, съесть котлетку, выпить стаканчик вина хорошего. Я всегда так завтракаю.
В О Ж Е В А Т О В (Огудаловой). Вот жизнь-то, Харита Игнатьевна, позавидуешь. (Карандышеву.) Пожил бы, кажется, хоть денек на вашем месте. Водочки да винца! Нам так нельзя-с, пожалуй, разум потеряешь. Вам можно всё: вы капиталу не проживете, потому его нет, а уж мы такие горькие зародились на свете, у нас дела очень велики; так нам разума-то терять и нельзя.
Эскиз костюма Хариты Игнатьевны Огудаловой к спектаклю Красного театра (Ленинград). 1933 г. Художник М. С. Полярный. Из фондов СПбГМТМИ.
Иван подает чайник и чашку.
Пожалуйте, Харита Игнатьевна! (Наливает и подает чашку.) Я и чай-то холодный пью, чтобы люди не сказали, что я горячие напитки употребляю.
О Г У Д А Л О В А. Чай-то холодный, только, Вася, ты мне крепко налил.
В О Ж Е В А Т О В. Ничего-с. Выкушайте, сделайте одолжение! На воздухе не вредно.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В (Ивану). Приходи ко мне сегодня служить за обедом!
И В А Н. Слушаю-с, Юлий Капитоныч.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Ты, братец, почище оденься!
И В А Н. Известное дело — фрак; нешто не понимаем-с!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Василий Данилыч, вот что: приезжайте-ка вы ко мне обедать сегодня!
В О Ж Е В А Т О В. Покорно благодарю. Мне тоже во фраке прикажете?
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Как вам угодно: не стесняйтесь. Однако дамы будут.
В О Ж Е В А Т О В (кланяясь). Слушаю-с. Надеюсь не уронить себя.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В (переходит к Кнурову). Мокий Парменыч, не угодно ли вам будет сегодня отобедать у меня?
Эскиз костюма Карандышева к спектаклю Ленинградского Большого драматического театра. 1935 г. Художник А. Н. Самохвалов.
О Г У Д А Л О В А. Мокий Парменыч, это все равно, что у нас, — этот обед для Ларисы.
К Н У Р О В. Да, так это вы приглашаете? Хорошо, я приеду.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Так уж я буду надеяться.
К Н У Р О В. Уж я сказал, что приеду. (Читает газету.)
О Г У Д А Л О В А. Юлий Капитоныч — мой будущий зять: я выдаю за него Ларису.
К Н У Р О В (продолжая читать). Это ваше дело.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Да-с, Мокий Парменыч, я рискнул. Я и вообще всегда был выше предрассудков.
Кнуров закрывается газетой.
В О Ж Е В А Т О В (Огудаловой). Мокий Парменыч строг.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В (отходя от Кнурова к Вожеватову). Я желаю, чтоб Ларису Дмитриевну окружали только избранные люди.
В О Ж Е В А Т О В. Значит, и я к избранному обществу принадлежу? Благодарю, не ожидал. (Гавриле.) Гаврило, сколько с меня за чай?
Г А В Р И Л О. Две порции изволили спрашивать?
Эскиз костюма Хариты Игнатьевны Огудаловой к спектаклю Драматического кружка клуба МВД. 1946 г. Художник М. А. Григорьев. Из фондов СПбГМТМИ.
В О Ж Е В А Т О В. Да, две порции.
Г А В Р И Л О. Так уж сами знаете, Василий Данилыч, не в первый раз... Тринадцать рублей-с.
В О Ж Е В А Т О В. То-то, я думал, что подешевле стало.
Г А В Р И Л О. С чего дешевле-то быть! Курсы*, пошлина, помилуйте!
Эскиз декорации к спектаклю МХАТа. 1929 г. Неосуществленная постановка. Художник В. В. Дмитриев. Из фондов Музея МХАТа.
В О Ж Е В А Т О В. Да ведь я не спорю с тобой: что ты пристаешь! Получай деньги и отстань! (Отдает деньги.)
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. За что же так дорого? Я не понимаю.
Г А В Р И Л О. Кому дорого, а кому нет. Вы такого чая не кушаете.
И В А Н. Василий Данилыч, «Ласточка» подходит.
В О Ж Е В А Т О В. Мокий Парменыч, «Ласточка» подходит; не угодно ли взглянуть? Мы вниз не пойдем, с горы посмотрим.
К Н У Р О В. Пойдемте. Любопытно. (Встает.)
О Г У Д А Л О В А. Вася, я доеду на твоей лошади.
В О Ж Е В А Т О В. Поезжайте, только пришлите поскорей! (Подходит к Ларисе и говорит с ней тихо.)
О Г У Д А Л О В А (подходит к Кнурову). Мокий Парменыч, затеяли мы свадьбу, так не поверите, сколько хлопот.
К Н У Р О В. Да.
О Г У Д А Л О В А. И вдруг такие расходы, которых никак нельзя было ожидать... Вот завтра рожденье Ларисы, хотелось бы что-нибудь подарить.
К Н У Р О В. Хорошо; я к вам заеду.
Огудалова уходит.
Л А Р И С А (Вожеватову). До свиданья, Вася!
Вожеватов и Кнуров уходят. Лариса подходит к Карандышеву.
Эскиз костюма Хариты Игнатьевны Огудаловой к спектаклю Малого театра (Москва). 1948 г. Художник В. И. Козлинский. Из архива Малого театра.
Карандышев и Лариса.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Вы за Волгу смотрели? А что с вами Вожеватов говорил?
Л А Р И С А. Ничего, так, — пустяки какие-то. Меня так и манит за Волгу, в лес... (Задумчиво.) Уедемте, уедемте отсюда!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Однако это странно! Об чем он мог с вами разговаривать?
Л А Р И С А. Ах, да об чем бы он ни говорил, — что вам за дело!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Называете его Васей. Что за фамильярность с молодым человеком!
Л А Р И С А. Мы с малолетства знакомы; еще маленькие играли вместе — ну, я и привыкла.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Вам надо старые привычки бросить. Что за короткость с пустым, глупым мальчиком! Нельзя же терпеть того, что у вас до сих пор было.
Л А Р И С А (обидясь). У нас ничего дурного не было.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Был цыганский табор-с — вот что было.
Лариса утирает слезы.
Чем же вы обиделись, помилуйте!
Эскиз костюма Ларисы Огудаловой к спектаклю. 1956 г. Художник Е. И. Троицкий. Из фондов Музея при Российской академии художеств.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Уж конечно.
Л А Р И С А. Зачем вы постоянно попрекаете меня этим табором? Разве мне самой такая жизнь нравилась? Мне было приказано, так нужно было маменьке; значит, волей или неволей, я должна была вести такую жизнь. Колоть беспрестанно мне глаза цыганской жизнью или глупо, или безжалостно. Если б я не искала тишины, уединения, не захотела бежать от людей — разве бы я пошла за вас? Так умейте это понять и не приписывайте моего выбора своим достоинствам, я их еще не вижу. Я еще только хочу полюбить вас; меня манит скромная семейная жизнь, она мне кажется каким-то раем. Вы видите, я стою на распутье; поддержите меня, мне нужно ободрение, сочувствие; отнеситесь ко мне нежно, с лаской! Ловите эти минуты, не пропустите их!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Лариса Дмитриевна, я совсем не хотел вас обидеть, это я сказал так...
Л А Р И С А. Что значит «так»? То есть не подумавши? Вы не понимаете, что в ваших словах обида, так, что ли?
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Конечно, я без умыслу.
Л А Р И С А. Так это еще хуже. Надо думать, о чем говоришь. Болтайте с другими, если вам нравится, а со мной говорите осторожнее! Разве вы не видите, что положение мое очень серьезно? Каждое слово, которое я сама говорю и которое я слышу, я чувствую. Я сделалась очень чутка и впечатлительна.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. В таком случае я прошу извинить меня.
Л А Р И С А. Да бог с вами, только вперед будьте осторожнее! (Задумчиво.) Цыганский табор... Да, это, пожалуй, правда... но в этом таборе были и хорошие, и благородные люди.
Эскиз костюма Карандышева к спектаклю Малого театра (Москва). 2012 г. Художник А. А. Трефилов. Из архива художника.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Кто же эти благородные люди? Уж не Сергей ли Сергеич Паратов?
Л А Р И С А. Нет, я прошу вас, вы не говорите о нем!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Да почему же-с?
Эскиз декорации к спектаклю Курского областного драматического театра им. А. С. Пушкина. 1960 г. Художник В. П. Москаленко. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
Л А Р И С А. Вы его не знаете, да хоть бы и знали, так... извините, не вам о нем судить.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Об людях судят по поступкам. Разве он хорошо поступил с вами?
Л А Р И С А. Это уж мое дело. Если я боюсь и не смею осуждать его, так не позволю и вам.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Лариса Дмитриевна, скажите мне, только, прошу вас, говорите откровенно!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Ну чем я хуже Паратова?
Л А Р И С А. Ах, нет, оставьте!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Позвольте, отчего же?
Л А Р И С А. Не надо! не надо! Что за сравнения!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. А мне бы интересно было слышать от вас.
Л А Р И С А. Не спрашивайте, не нужно!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Да почему же?
Л А Р И С А. Потому что сравнение не будет в вашу пользу. Сами по себе вы что-нибудь значите, вы хороший, честный человек; но от сравнения с Сергеем Сергеичем вы теряете все.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Ведь это только слова: нужны доказательства. Вы разберите нас хорошенько!
Л А Р И С А. С кем вы равняетесь! Возможно ли такое ослепление! Сергей Сергеич... это идеал мужчины. Вы понимаете, что такое идеал? Быть может, я ошибаюсь, я еще молода, не знаю людей; но это мнение изменить во мне нельзя, оно умрет со мной.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Не понимаю-с, не понимаю, что в нем особенного; ничего, ничего не вижу. Смелость какая-то, дерзость... Да это всякий может, если захочет.
Эскиз костюма Ларисы к спектаклю Саратовского драматического театра им. Карла Маркса. 1936 г. Художник В. В. Кисимов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
Л А Р И С А. Да вы знаете, какая это смелость?
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Да какая ж такая, что тут необыкновенного? Стоит только напустить на себя.
Л А Р И С А. А вот какая, я вам расскажу один случай. Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок; были они у нас. Сергей Сергеич и говорит: «Я слышал, вы хорошо стреляете». — «Да, недурно», — говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на голову и отходит в другую комнату, шагов на двенадцать. «Стреляйте», — говорит.
Эскиз декорации к спектаклю МХАТа. 1929 г. Неосуществленная постановка. Художник В. В. Дмитриев. Из фондов СПбГМТМИ.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. И он стрелял?
Л А Р И С А. Стрелял и, разумеется, сшиб стакан, но только побледнел немного. Сергей Сергеич говорит: «Вы прекрасно стреляете, но вы побледнели, стреляя в мужчину и человека вам не близкого. Смотрите, я буду стрелять в девушку, которая для меня дороже всего на свете, и не побледнею». Дает мне держать какую-то монету, равнодушно, с улыбкой, стреляет на таком же расстоянии и выбивает ее.
Л А Р И С А. Да разве можно его не послушать?
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Разве уж вы были так уверены в нем?
Л А Р И С А. Что вы! Да разве можно быть в нем неуверенной?
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Сердца нет, оттого он так и смел.
Л А Р И С А. Нет, и сердце есть. Я сама видела, как он помогал бедным, как отдавал все деньги, которые были с ним.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Ну, положим, Паратов имеет какие-нибудь достоинства, по крайней мере, в глазах ваших; а что такое этот купчик Вожеватов, этот ваш Вася?
Л А Р И С А. Вы не ревновать ли? Нет, уж вы эти глупости оставьте! Это пошло, я не переношу этого, я вам заранее говорю. Не бойтесь, я не люблю и не полюблю никого.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. А если б явился Паратов?
Л А Р И С А. Разумеется, если б явился Сергей Сергеич и был свободен, так довольно одного его взгляда... Успокойтесь, он не явился, а теперь хоть и явится, так уж поздно... Вероятно, мы никогда и не увидимся более.
На Волге пушечный выстрел.
Что это?
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Какой-нибудь купец-самодур слезает с своей баржи, так в честь его салютуют.
Л А Р И С А. Ах, как я испугалась!
Эскиз костюма Ларисы Огудаловой к спектаклю Ленинградского Большого драматического театра. 1935 г. Художник А. Н. Самохвалов. Из фондов Музея БДТ.
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Чего, помилуйте?
Л А Р И С А. У меня нервы расстроены. Я сейчас с этой скамейки вниз смотрела, и у меня закружилась голова. Тут можно очень ушибиться?
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Ушибиться! Тут верная смерть: внизу мощено камнем. Да, впрочем, тут так высоко, что умрешь прежде, чем долетишь до земли.
Л А Р И С А. Пойдемте домой, пора!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В. Да и мне нужно, у меня ведь обед.
Л А Р И С А (подойдя к решетке). Подождите немного. (Смотрит вниз.) Ай, ай! держите меня!
К А Р А Н Д Ы Ш Е В (берет Ларису за руку). Пойдемте, что за ребячество! ( Уходят.)
Гаврило и Иван выходят из кофейной.
Эскиз декорации к спектаклю Театра-студии киноактера. 1953 г. Художник В. В. Дмитриев. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
Гаврило и Иван.
И В А Н. Пушка! Барин приехал, барин приехал, Сергей Сергеич.
Г А В Р И Л О. Я говорил, что он. Уж я знаю: видно сокола по полету.
И В А Н. Коляска пустая в гору едет, значит господа пешком идут. Да вот они! (Убегает в кофейную.)
Г А В Р И Л О. Милости просим. Чем только их попотчевать-то, не сообразишь.
Входят Паратов (черный однобортный сюртук в обтяжку, высокие лаковые сапоги, белая фуражка, через плечо дорожная сумка), Робинзон (в плаще, правая пола закинута на левое плечо, мягкая высокая шляпа надета набок), Кнуров, Вожеватов; Иван выбегает из кофейной с веничком и бросается обметать Паратова.
Эскиз декорации к спектаклю Горьковского ТЮЗа им. Н. К. Крупской. 1972 г. Художник С. М. Бархин. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
Паратов, Робинзон, Кнуров, Вожеватов, Гаврило и Иван.
И В А Н. Все-таки, сударь, нельзя же... порядок требует. Целый год-то вас не видали, да чтобы... с приездом, сударь.
П А Р А Т О В. Ну, хорошо, спасибо! На! (Дает ему рублевую бумажку.)
И В А Н. Покорнейше благодарим-с. (Отходит.)
П А Р А Т О В. Так вы меня, Василий Данилыч, с «Самолетом» ждали?
В О Ж Е В А Т О В. А как их по имени и отчеству?. Да ведь я не знал, что вы на своей «Ласточке» прилетите; я думал, что она с баржами идет.
П А Р А Т О В. Нет, я баржи продал. Я думал нынче рано утром приехать, мне хотелось обогнать «Самолет»; да трус машинист. Кричу кочегарам: «Шуруй!», а он у них дрова отнимает. Вылез из своей мурьи*: «Если вы, — говорит, — хоть полено еще подкинете, я за борт выброшусь». Боялся, что котел не выдержит, цифры мне какие-то на бумажке выводил, давление рассчитывал. Иностранец, голландец он, душа коротка; у них арифметика вместо души-то. А я, господа, и позабыл познакомить вас с моим другом. Мокий Парменыч, Василий Данилыч! Рекомендую: Робинзон.
Робинзон важно раскланивается и подает руку Кнурову и Вожеватову.
В О Ж Е В А Т О В. А как их по имени и отчеству?
П А Р А Т О В. Так, просто, Робинзон, без имени и отчества.
Эскиз костюма Паратова к спектаклю Ленинградского Театра Краснознаменного Балтфлота. 1941 г. Художник Е. П. Якунина. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
П А Р А Т О В. Что тебе?
Р О Б И Н З О Н. Полдень, мой друг, я стражду.
П А Р А Т О В. А вот погоди, в гостиницу приедем.
Р О Б И Н З О Н (показывая на кофейную). Voilà!*
П А Р А Т О В. Ну, ступай, чёрт с тобой!
Робинзон идет в кофейную.
Гаврило, ты этому барину больше одной рюмки не давай; он характера непокойного.
Р О Б И Н З О Н (пожимая плечами). Серж! (Уходит в кофейную. Гаврило за ним.)
П А Р А Т О В. Это, господа, провинциальный актер, Счастливцев Аркадий*.
В О Ж Е В А Т О В. Почему же он Робинзон?
Портрет артиста С. С. Линдина в роли Робинзона в спектакле Театра «Комедия» (бывший Корш) (Москва). 1922 г. Художник Ю. Д. Бржевская. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
П А Р А Т О В. А вот почему: ехал он на каком-то пароходе, уж не знаю, с другом своим, с купеческим сыном Непутевым; разумеется, оба пьяные до последней возможности. Творили они, что только им в голову придет, публика все терпела. Наконец, в довершение безобразия, придумали драматическое представление: разделись, разрезали подушку, вывалялись в пуху и начали изображать диких; тут уж капитан, по требованию пассажиров, и высадил их на пустой остров. Бежим мы мимо этого острова, гляжу, кто-то взывает, поднявши руки кверху. Я сейчас «стоп», сажусь сам в шлюпку и обретаю артиста Счастливцева. Взял его на пароход, одел с ног до головы в свое платье, благо у меня много лишнего. Господа, я имею слабость к артистам... Вот почему он Робинзон.
Иллюстрация к пьесе. «Робинзон». Художник В. С. Сварог. Из фондов СПбГТБ.
П А Р А Т О В. Да на что он мне; пусть проветрится. Сами посудите, господа, ведь в дороге скука смертная, всякому-товарищу рад.
К Н У Р О В. Еще бы, конечно.
В О Ж Е В А Т О В. Это такое счастье, такое счастье! Вот находка-то золотая!
К Н У Р О В. Одно только неприятно, пьянством одолеет.
П А Р А Т О В. Нет, со мной, господа, нельзя: я строг на этот счет. Денег у него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему в руки французские разговоры* — на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам. Ну, и учит, сидит. Как старается!
В О Ж Е В А Т О В. Эко вам счастье, Сергей Сергеич! Кажется, ничего б не пожалел за такого человека, а нет как нет. Он хороший актер?
П А Р А Т О В. Ну, нет, какой хороший! Он все амплуа прошёл и в суфлерах был; а теперь в оперетках играет. Ничего, так себе, смешит.
В О Ж Е В А Т О В. Значит, веселый?
П А Р А Т О В. Потешный господин.
В О Ж Е В А Т О В. И пошутить с ним можно?
Портрет артиста И. В. Никулина в роли Робинзона в спектакле. 1935 г. Художник Н. Д. Прохоров. Из фондов Оренбургского областного музея изобразительных искусств.
В О Ж Е В А Т О В. Очень благодарен. Коли придет по нраву, так не останется в накладе.
К Н У Р О В. Как это вам, Сергей Сергеич, не жаль «Ласточку» продавать?
П А Р А Т О В. Что такое «жаль», этого я не знаю. У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно. А теперь, господа, у меня другие дела и другие расчеты. Я женюсь на девушке очень богатой, беру в приданое золотые прииски*.
В О Ж Е В А Т О В. Приданое хорошее.
П А Р А Т О В. Но достается оно мне не дёшево: я должен проститься с моей свободой, с моей веселой жизнью; поэтому надо постараться как можно повеселей провести последние дни.
В О Ж Е В А Т О В. Будем стараться, Сергей Сергеич, будем стараться.
П А Р А Т О В. Отец моей невесты важный чиновный господин; старик строгий: он слышать не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez français!* Вот я теперь и практикуюсь с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж не знаю, зовет меня «ля-Серж»*, а не просто «Серж». Умора!
На крыльце кофейной показывается Робинзон, что-то жует, за ним Гаврило.
Эскизы костюмов Робинзона, Паратова, Карандышева, Вожеватова, к спектаклю Саратовского драматического театра им. Карла Маркса. 1936 г. Художник В. В. Кисимов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
Паратов, Кнуров, Вожеватов, Робинзон, Гаврило и Иван.
Р О Б И Н З О Н (с важностью). Comment?*
П А Р А Т О В. Что за прелесть! Каков тон, господа! (Робинзону.) Оставь ты эту вашу скверную привычку бросать порядочное общество для трактира!
В О Ж Е В А Т О В. Да, это за ними водится.
Р О Б И Н З О Н. Ля-Серж, ты уж успел... Очень нужно было.
П А Р А Т О В. Да, извини, я твой псевдоним раскрыл.
В О Ж Е В А Т О В. Мы, Робинзон, тебя не выдадим, ты у нас так за англичанина и пойдешь.
Р О Б И Н З О Н. Как, сразу на «ты»? Мы с вами брудершафт не пили.
В О Ж Е В А Т О В. Это все равно... Что за церемонии!
Р О Б И Н З О Н. Но я фамильярности не терплю и не позволю всякому...
В О Ж Е В А Т О В. Да я не всякий.
Р О Б И Н З О Н. А кто же вы?
В О Ж Е В А Т О В. Купец.
Эскиз костюма Вожеватова к спектаклю Ленинградского Большого драматического театра. 1948 г. Художник В. В. Дмитриев. Из фондов Музея БДТ.
В О Ж Е В А Т О В. Богатый.
Р О Б И Н З О Н. И тароватый*?
В О Ж Е В А Т О В. И тароватый.
Р О Б И Н З О Н. Вот это в моем вкусе. (Подает руку Вожеватову.) Очень приятно! Вот теперь я могу тебе позволить обращаться со мной запросто.
Эскиз декорации к спектаклю. Художник А. Л. Брусин. Из фондов Астраханского историко-архитектурного музея-заповедника.
В О Ж Е В А Т О В. Значит, приятели: два тела — одна душа.
Р О Б И Н З О Н. И один карман. Имя-отчество? То есть одно имя, отчество не надо.
В О Ж Е В А Т О В. Василий Данилыч.
Р О Б И Н З О Н. Так вот, Вася, для первого знакомства заплати за меня!
Г А В Р И Л О. А у меня, Сергей Сергеич, два ананасика давно вас дожидаются; надо их нарушить для вашего приезда.
П А Р А Т О В (Гавриле). Хорошо, срежь! (Вожеватову.) Делайте, господа, со мной, что хотите!
Г А В Р И Л О. Да уж я, Василий Данилыч, все заготовлю, что требуется; у меня и кастрюлечка серебряная водится для таких оказий; уж я и своих людей с вами отпущу.
В О Ж Е В А Т О В. Ну, ладно. Чтобы к шести часам все было готово; коли что лишнее припасешь, взыску не будет; а за недостачу ответишь.
Г А В Р И Л О. Понимаем-с.
В О Ж Е В А Т О В. А назад поедем, на катерах разноцветные фонарики зажжем.
Р О Б И Н З О Н. Давно ли я его знаю, а уж полюбил, господа. Вот чудо-то!
П А Р А Т О В. Главное, чтоб весело. Я прощаюсь с холостой жизнью, так чтоб была чем ее вспомнить. А откушать сегодня, господа, прошу ко мне.
В О Ж Е В А Т О В. Эка досада! Ведь нельзя, Сергей Сергеич.
К Н У Р О В. Отозваны мы.
П А Р А Т О В. Откажитесь, господа.
В О Ж Е В А Т О В. Отказаться-то нельзя: Лариса Дмитриевна выходит замуж, так мы у жениха обедаем.
Эскиз костюма Робинзона к спектаклю Малого театра (Москва). 2012 г. Художник А. А. Трефилов. Из архива художника.
П А Р А Т О В. Лариса выходит замуж! (Задумывается.) Что ж... Бог с ней! Это даже лучше... Я немножко виноват перед ней, то есть так виноват, что не должен бы и носу к ним показывать; ну, а теперь она выходит замуж, значит, старые счеты покончены, и я могу опять явиться поцеловать ручки у ней и у тётеньки. Я Хариту Игнатьевну для краткости тётенькой зову. Ведь я было чуть не женился на Ларисе, — вот бы людей-то насмешил! Да, разыграл было дурака. Замуж выходит... Это очень мило с ее стороны; все-таки на душе у меня немного полегче... и дай ей бог здоровья и всякого благополучия! Заеду я к ним, заеду; любопытно, очень любопытно поглядеть на неё.
В О Ж Е В А Т О В. Уж наверное и вас пригласят.
П А Р А Т О В. Само собой, как же можно без меня!
К Н У Р О В. Я очень рад, все-таки будет с кем хоть слово за обедом перемолвить.
В О Ж Е В А Т О В. Там и потолкуем, как нам веселее время провести, может, и еще что придумаем.
Эскиз декорации к спектаклю Александринского театра. 1915 г. Художник П. Б. Ламбин. Из фондов Омского музея изобразительных искусств имени М. А. Врубеля.
П А Р А Т О В. Да, господа, жизнь коротка, говорят философы, так надо уметь ею пользоваться. N'est ce pas*, Робинзон?
Р О Б И Н З О Н. Вуй*, ля-Серж.
В О Ж Е В А Т О В. Постараемся; скучать не будете: на том стоим. Мы третий катер прихватим, полковую музыку посадим.
П А Р А Т О В. До свидания, господа! Я в гостиницу. Марш, Робинзон!
Р О Б И Н З О Н (поднимая шляпу).
Да здравствует веселье!
Да здравствует Услад!*
