Сысой Псоич Рисположенский,
стряпчий
Фоминишна,
ключница
Устинья Наумовна,
сваха
Тишка,
мальчик в доме Большова
Гостиная в доме Большова.
Липочка и Аграфена Кондратьевна.
Эскиз костюма Липочки к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Как! Ты ещё пляшешь, да ещё ругаешься! Сию минуту брось! Тебе ж будет хуже: поймаю за юбку, весь хвост оторву*.
Л И П О Ч К А. Ну, да рвите на здоровье! Вам же зашивать придётся! Вот и будет! (Садится.) Фу… фу… как упаточилась*, словно воз везла! Ух! Дайте, маменька, платочка пот обтереть.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Постой, уж я сама оботру! Ишь, уморилась! А ведь и то сказать, будто неволили. Коли уж матери не почитаешь, так стен-то бы посовестилась! Отец, голубчик, через великую силу ноги двигает, а ты тут скачешь, как юла какая!
Л И П О Ч К А. Подите вы с своими советами! Что ж мне делать, по-вашему! Самой, что ли, хворать прикажете? Вот другой манер, кабы я была докторша! Ух! Что это у вас за отвратительные понятия! Ах! Какие вы, маменька, ей-богу! Право, мне иногда краснеть приходится от ваших глупостей!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Каково детище-то ненаглядное! Прошу подумать, как она мать-то честит! Ах ты, болтушка бестолковая! Да разве можно такими речами поносить родителей? Да неужто я затем тебя на свет родила, учила да берегла пуще соломинки?
Л И П О Ч К А. Не вы учили — посторонние; полноте, пожалуйста; вы и сами-то, признаться сказать, ничему не воспитаны. Ну, что ж? Родили вы — я была тогда что? Ребёнок, дитя без понятия, не смыслила обращения. А выросла да посмотрела на светский тон, так и вижу, что я гораздо других образованнее. Что ж мне, потакать вашим глупостям! Как же! Есть оказия.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Уймись, эй, уймись, бесстыдница! Выведешь ты меня из терпения, прямо к отцу пойду, так в ноги и брякнусь, житья, скажу, нет от дочери, Самсонушко!
Л И П О Ч К А. Да, вам житья нет! Воображаю. А мне есть от вас житьё? Зачем вы отказали жениху? Чем не бесподобная партия? Чем не капидон?* Что вы нашли в нём легковерного?
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. А то и легковерного, что зубоскал! Приехал, ломался, ломался, вертелся, вертелся. Эка невидаль!
Л И П О Ч К А. Да, много вы знаете! Известно, он благородный человек*, так и действует по-деликатному. В ихнем кругу всегда так делают. Да как ещё вы смеете порочить таких людей, которых вы и понятия не знаете? Он ведь не купчишка какой-нибудь. (Шепчет в сторону.) Душка, милашка!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да, хорош душка! Скажите, пожалуйста! Жалко, что не отдали тебя за шута за горохового. Ведь ишь ты, блажь-то какая в тебе; ведь это ты назло матери под нос-то шепчешь.
Эскиз костюма Липочки к спектаклю «Свои люди — сочтемся». 1940-е гг. Художник Н. Е. Айзенберг. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Липочка плачет громче и потом рыдает.
Липочка плачет.
Целуются.
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Малого театра (Москва). 1928 г. Художник Д. Н. Кардовский. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Те же и Фоминишна.
Ф О М И Н И Ш Н А. Угадайте-ко, матушка Аграфена Кондратьевна, кто к нам изволит жаловать?
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Не умею сказать. Да что я тебе, бабка-угадка, что ли, Фоминишна?
Л И П О Ч К А. Отчего ж ты у меня не спросишь, что я, глупее, что ли, вас с маменькой?
Эскиз костюма Фоминишны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Малого театра (Москва). 1928 г. Художник Д. Н. Кардовский. Из фондов Музея-заповедника А.Н. Островского «Щелыково».
Л И П О Ч К А. Эка бестолковая! Да кто женщина-то?
Ф О М И Н И Ш Н А. То-то вот, умна, да не догадлива: некому другому и быть, как не Устинье Наумовне.
Л И П О Ч К А. Ах, маменька, как это кстати!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Где ж она до сих пор? Веди её скорей, Фоминишна.
Ф О М И Н И Ш Н А. Сама в секунду явится: остановилась на дворе, с дворником бранится: не скоро калитку отпер.
Те же и Устинья Наумовна.
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Ф О М И Н И Ш Н А. Как знаешь. Известно, мы не хозяева, лыком шитая мелкота, а и в нас тоже душа, а не пар!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А (садясь). Садись, садись, Устинья Наумовна, что как пушка на колёсах стоишь! Поди-ко вели нам, Фоминишна, самоварчик согреть.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Пила, пила, жемчужная; провалиться на месте — пила и забежала-то так, на минуточку.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Что ж ты, Фоминишна, проклажаешься? Беги, мать моя, проворнее.
Л И П О Ч К А. Позвольте, маменька, я поскорей сбегаю, видите, какая она неповоротливая.
Ф О М И Н И Ш Н А. Уж не финти, где не спрашивают! А я, матушка Аграфена Кондратьевна, вот что думаю: не пригожее ли будет подать бальсанцу* с селёдочкой.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ну, бальсан бальсаном, а самовар самоваром. Аль тебе жалко чужого добра? Да как поспеет, вели сюда принести.
Ф О М И Н И Ш Н А. Как же уж! Слушаю! (Уходит.)
Те же без Фоминишны.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ну что, новенького нет ли чего, Устинья Наумовна? Ишь, у меня девка-то стосковалась совсем.
Л И П О Ч К А. И в самом деле, Устинья Наумовна, ты ходишь, ходишь, а толку нет никакого.
«Благородный жених» («Свои люди — сочтемся»). Художник П. Д. Бучкин. Из фондов СПбГТБ.
Те же и Фоминишна, входит, ставит на стол водку с закуской.
Л И П О Ч К А. Не пойду я за купца, ни за что не пойду. За тем разве я так воспитана: училась и по-французски, и на фортепьянах, и танцевать! Нет, нет! Где хочешь возьми, а достань благородного.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Вот ты и толкуй с ней.
Ф О М И Н И Ш Н А. Да что тебе дались эти благородные? Что в них за особенный скус? Голый на голом, да и христианства-то никакого нет: ни в баню не ходит, ни пирогов по праздникам не печёт; а ведь хоть и замужем будешь, а надоест тебе соус-то с подливкой.
Л И П О Ч К А. Ты, Фоминишна, родилась между мужиков и ноги протянешь мужичкой. Что мне в твоем купце! Какой он может иметь вес? Где у него амбиция*? Мочалка-то его, что ли, мне нужна?
Эскиз грима Липочки к спектаклю «Свои люди — сочтемся» ТЮЗа (Москва). 1932 г. Художник М. С. Варпех. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Л И П О Ч К А. Ах, Устинья Наумовна! Совсем не брюле, а брюнет.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да, очень мне нужно, на старости лет, язык-то ломать по-твоему: как сказалось, так и живет. И крестьяне есть, и орден на шее; ты вот поди оденься, а мы-с маменькой-то потолкуем об этом деле.
Л И П О Ч К А. Ах, голубушка, Устинья Наумовна, зайди ужо ко мне в комнату: мне нужно поговорить с тобой. Пойдем, Фоминишна.
Ф О М И Н И Ш Н А. Ох, уж ты мне, егоза!
Уходят.
Аграфена Кондратьевна и Устинья Наумовна.
Аграфена Кондратьевна. Художник П. М. Боклевский. Из фондов ГИМ.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Благородного происхождения и значительный человек; такой вельможа, что вы и во сне не видывали.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Видно, уж попросить у Самсона Силыча тебе парочку арабчиков*.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ничего, жемчужная, возьму. И крестьяне есть, и орген* на шее, а умён как, просто тебе истукан золотой.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ты бы, Устинья Наумовна, вперёд доложила, что за дочерью-то у нас не горы, мол, золотые.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да у него своих девать некуды.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Хорошо бы это, уж и больно хорошо; только вот что, Устинья Наумовна, сама ты, мать, посуди, что я буду с благородным-то зятем делать! Я и слова-то сказать с ним не умею, словно в лесу.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Оно точно, жемчужная, дико сначала-то, ну, а потом привыкнешь, обойдётесь как-нибудь. Да вот с Самсон Силычем надо потолковать, может, он его и знает, этого человека-то.
Те же и Рисположенский.
Рисположенский. Художник П. М. Боклевский. Из фондов Музея истории российской литературы имени В.И. Даля.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Не умею вам сказать доподлинно; отца звали Псой — ну, стало быть, я Псоич и выхожу.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. А Псович, так Псович; что ж, это ничего, и хуже бывает, бралиянтовый.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Так какую же ты, Сысой Псович, историю-то хотел рассказать?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Так вот, матушка Аграфена Кондратьевна, была история: не то чтобы притча али сказка какая, а истинное происшествие. Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьёт.)
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Кушай, батюшко, кушай.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й (садится). Жил старец, маститый старец… Вот уж я, матушка, забыл где, а только в стороне такой… необитаемой. Было у него, сударыня ты моя, двенадцать дочерей — мал мала меньше. Сам работать не в силах, жена тоже старуха старая, дети еще малые, а пить-есть надобно. Что было добра, под старость все прожили, поить, кормить некому! Куда деться с малыми ребятами? Вот он так думать, эдак думать — нет, сударыня моя, ничего уж тут не придумаешь. «Пойду, говорит, я на распутие: не будет ли чего от доброхотных дателей». День сидит — Бог подаст, другой сидит — бог подаст; вот он, матушка, и возроптал.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. А, батюшки!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Господи, говорит, не мздоимец я, не лихоимец я*… лучше, говорит, на себя руки наложить.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ах, батюшко мой!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. И бысть ему, сударыня ты моя, сон в нощи…
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся». 1940-е гг. Художник Т. И. Чистоева. Из фондов Коми-Пермяцкого краеведческого музея им. П. И. Субботина-Пермяка.
Те же и Большов.
Самсон Силыч Большов. Художник П. М. Боклевский. Из фондов ГИМ.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. А вот за что, матушка Аграфена Кондратьевна. Взял я одно дело из суда домой, да дорогой-то с товарищем и завернули, человек слаб, ну, понимаете… с позволенья сказать, хоть бы в погребок… там я его оставил, да хмельной-то, должно быть, и забыл. Что ж, со всяким может случиться. Потом, сударыня моя, в суде и хватились этого дела-то: искали, искали, я и на дом-то ездил два раза с экзекутором* — нет как нет! Хотели меня суду предать, а тут я и вспомни, что, должно быть, мол, я его в погребке забыл. Поехали с экзекутором — оно там и есть.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Что ж! Не токмо что с пьющим, и с непьющим бывает. Что ж за беда такая!
Б О Л Ь Ш О В. Как же тебя в Камчатку* не сослали?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Уж и в Камчатку! А за что, позвольте вас спросить, за что в Камчатку-то сослать?
Б О Л Ь Ш О В. За что! За безобразие! Так неужели ж вам потакать? Этак вы с кругу сопьётесь.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Ан вот простили. Вот, матушка Аграфена Кондратьевна, хотели меня суду предать за это за самое. Я сейчас к генералу к нашему, бух ему в ноги. Ваше, говорю, превосходительство! Не погубите! Жена, говорю, дети маленькие! Ну, говорит, бог с тобой, лежачего не бьют, подавай, говорит, в отставку, чтоб я и не видал тебя здесь. Так и простил. Что ж! Дай бог ему здоровья! Он меня и теперь не забывает; иногда забежишь к нему на празднике: что, говорит, ты, Сысой Псоич? С праздником, мол, ваше превосходительство, поздравить пришел. Вот к Троице* ходил недавно, просвирку ему принес. Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьёт.)
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Кушай, батюшка, на здоровье! А мы с тобой, Устинья Наумовна, пойдем-ко, чай, уж самовар готов; да покажу я тебе, есть у нас кой-что из приданого новенького.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. У вас, чай, и так вороха наготовлены, бралиянтовая.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Что делать-то! Материи новые вышли, а нам будто не стать за них деньги платить.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Что говорить, жемчужная! Свой магазин, все равно что в саду растёт.
Большов и Рисположенский.
Эскиз костюма Большова к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Что ж, Самсон Силыч, не вы первый, не вы последний; нешто другие-то не делают?
Б О Л Ь Ш О В. Как не делать, брат, и другие делают. Да еще как делают-то: без стыда, без совести! На лежачих лесорах* ездят, в трехэтажных домах живут; другой такой бельведер* с колоннами выведет, что ему со своей образиной и войти-то туда совестно; а там и капут, и взять с него нечего. Коляски эти разъедутся неизвестно куда, дома все заложены, останется ль, нет ли кредиторам-то старых сапогов пары три. Вот тебе вся недолга. Да еще и обманет-то кого: так, бедняков каких-нибудь пустит в одной рубашке по миру. А у меня кредиторы все люди богатые, что им сделается!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Известное дело. Что ж, Самсон Силыч, все это в наших руках.
Б О Л Ь Ш О В. Знаю, что в наших руках, да сумеешь ли ты это дело сделать-то? Ведь вы народец тоже! Я уж вас знаю! На словах-то вы прытки, а там и пошел блудить.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Да что вы, Самсон Силыч, помилуйте, нешто мне в первый раз! Уж еще этого-то не знать! хе, хе, хе… Да такие ли я дела делал… да с рук сходило. Другого-то за такие штуки уж заслали бы давно, куда Макар телят не гонял.
Б О Л Ь Ш О В. Ой ли? Так какую ж ты механику* подсмолишь?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. А там, глядя по обстоятельствам. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью… (Пьёт.) Вот, первое дело, Самсон Силыч, надобно дом да лавки заложить либо продать. Это уж первое дело.
Эскиз костюма Рисположенского к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Что же прикажете, Самсон Силыч: закладную* или купчую*?
Б О Л Ь Ш О В. А с чего процентов меньше, то и варгань*. Как сделаешь все в акурате, такой тебе, Сысой Псоич, могарыч* поставлю, просто сказать, угоришь.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Уж будьте покойны, Самсон Силыч, мы свое дело знаем. А вы Лазарю-то Елизарычу говорили об этом деле или нет? Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьёт.)
Б О Л Ь Ш О В. Нет ещё. Вот нынче потолкуем. Он у меня парень-то дельный, ему только мигни, он и понимает. А уж сделает-то что, так пальца не подсунешь. Ну, заложим мы дом, а потом что?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. А потом напишем реестрик*, что вот, мол, так и так, по двадцати пяти копеек за рубль: ну, и ступайте по кредиторам. Коли кто больно заартачится, так можно и прибавить, а другому сердитому и все заплатить… Вы ему заплатите, а он — чтобы писал, что по сделке получил по двадцати пяти копеек, так, для видимости, чтобы другим показать. Вот, мол, так и так, ну, и другие, глядя на них, согласятся.
Б О Л Ь Ш О В. Это точно, поторговаться не мешает: не возьмут по двадцати пяти, так полтину* возьмут; а если полтины не возьмут, так за семь гривен* обеими руками ухватятся. Все-таки барыш. Там что хоть говори, а у меня дочь невеста, хоть сейчас из полы в полу да с двора долой. Да и самому-то, братец ты мой, отдохнуть пора; проклажались бы мы лежа на боку, и торговлю всю эту к черту. Да вот и Лазарь идет.
Те же и Подхалюзин (входит).
Рисположенский смеётся.
Эскиз костюма Подхалюзина к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Дело понятное-с. И мерять-то, говорю, надо тоже поестественнее: тяни да потягивай, только, только чтоб, Боже сохрани, как не лопнуло, ведь не нам, говорю, после носить. Ну, а зазеваются, так никто виноват, можно, говорю, и просто через руку лишний аршин раз шмыгануть.
Б О Л Ь Ш О В. Всё единственно: ведь портной украдёт же. А? Украдёт ведь?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Украдёт, Самсон Силыч, беспременно, мошенник, украдет; уж я этих портных знаю.
Б О Л Ь Ш О В. То-то вот; все они кругом мошенники, а на нас слава.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Это точно, Самсон Силыч, а то вы правду говорить изволите.
Б О Л Ь Ш О В. Эх, Лазарь, плохи нынче барыши: не прежние времена. (Помолчав.) Что, «Ведомости»* принёс?
П О Д Х А Л Ю З И Н (вынимая из кармана и подавая). Извольте получить-с.
Б О Л Ь Ш О В. Дава-ко-сь, посмотрим. (Надевает очки и просматривает.)
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьёт, потом надевает очки, садится подле Большов а и смотрит в газеты.)
Б О Л Ь Ш О В (читает вслух). «Объявления казённые и разных обществ: 1, 2, 3, 4, 5 и 6, от Воспитательного дома*». Это не по нашей части, нам крестьян не покупать. «7 и 8 от Московского новерситета*, от Губернских правлений*, от Приказов общественного призрения*». Ну, и это мимо. «От Городской шестигласной думы*». А ну-тко-сь, нет ли чего! (Читает.) «От Московской городской шестигласной думы сим объявляется: не пожелают ли кто взять в содержание нижеозначенные оброчные статьи*». Не наше дело: залоги надоть представлять. «Контора Вдовьего дома* сим приглашает…» Пускай приглашает, а мы не пойдем. «От Сиротского суда*». У самих ни отца, ни матери. (Просматривает дальше.) Эге! Вон оно куды пошло! Слушай-ко, Лазарь! «Такого-то года, сентября такого-то дня, по определению Коммерческого суда*, первой гильдии* купец Федот Селиверстов Плешков объявлен несостоятельным должником*; вследствие чего…» Что тут толковать! Известно, что вследствие бывает. Вот-те и Федот Селиверстыч! Каков был туз, а в трубу вылетел. А что, Лазарь, не должен ли он нам?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Малость должен-с. Сахару для дому брали пудов никак тридцать, не то сорок.*
Б О Л Ь Ш О В. Плохо дело, Лазарь. Ну, да мне-то он сполна отдаст по-приятельски.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Сумнительно-с.
Б О Л Ь Ш О В. Сочтёмся как-нибудь. (Читает.) «Московский первой гильдии купец Антип Сысоев Енотов объявлен несостоятельным должником». За этим ничего нет?
П О Д Х А Л Ю З И Н. За масло постное-с, об Великом посту брали бочонка с три-с.
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Малого театра (Москва). 1959 г. Художник В. А. Павлович. Из фондов Музея-заповедника А.Н. Островского «Щелыково».
Б О Л Ь Ш О В. Вот сухоядцы-то*, постники*! И Богу-то угодить на чужой счет норовят. Ты, брат, степенству-то* этому не верь! Этот народ одной рукой крестится, а другой в чужую пазуху лезет! Вот и третий: «Московский второй гильдии купец Ефрем Лукин Полуаршинников объявлен несостоятельным должником». Ну, а этот как?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Вексель* есть-с!
Б О Л Ь Ш О В. Протестован*?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Протестован-с. Сам-то скрывается-с.
Б О Л Ь Ш О В. Ну! И четвёртый тут, Самопалов. Да что они, сговорились, что ли?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Уж такой расподлеющий* народ-с.
Б О Л Ь Ш О В (ворочая листы). Да тут их не перечитаешь до завтрашнего числа. Возьми прочь!
П О Д Х А Л Ю З И Н (берет газету). Газету-то только пакостят. На все купечество мораль* эдакая.
Молчание.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Прощайте, Самсон Силыч, я теперь домой побегу: делишки есть кой-какие.
Б О Л Ь Ш О В. Да ты бы посидел немножко.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Нет, ей-богу, Самсон Силыч, не время. Я уж к вам завтра пораньше зайду.
Б О Л Ь Ш О В. Ну, как знаешь!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Прощайте! Прощайте, Лазарь Елизарыч! (Уходит.)
Большов и Подхалюзин.
Б О Л Ь Ш О В. Вот ты и знай, Лазарь, какова торговля-то! Ты думаешь, что! Так вот даром и бери деньги. Как не деньги, скажет, видал, как лягушки прыгают. На-ко, говорит, вексель. А по векселю-то с иных что возьмёшь! Вот у меня есть завалящих тысяч на сто, и с протестами; только и дела, что каждый год подкладывай. Хоть за полтину серебра все отдам! Должников-то по ним, чай, и с собаками не сыщешь: которые повымерли, а которые поразбежались, некого и в яму* посадить. А и посадишь-то, Лазарь, так сам не рад: другой так обдержится, что его оттедова куревом не выкуришь. Мне, говорит, и здесь хорошо, а ты проваливай. Так ли, Лазарь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Уж это как и водится.
Б О Л Ь Ш О В. Все вексель да вексель! А что такое это вексель? Так, бумага, да и все тут. И на дисконту* отдашь, так проценты слупят, что в животе забурчит, да еще после своим добром отвечай. (Помолчав.) С городовыми* лучше не связывайся: все в долг да в долг; а привезет ли, нет ли, так слепой мелочью да арабчиками, поглядишь — ни ног, ни головы, а на мелочи никакого звания давно уж нет. А вот ты тут, как хошь! Здешним торговцам лучше не показывай: в любой анбар взойдет, только и дела, что нюхает, нюхает, поковыряет, поковыряет, да и прочь пойдет. Уж диво бы товару не было, — каким еще рожном торговать. Одна лавка москательная*, другая красная*, третья с бакалеей; так нет, ничто не везет. На торги хошь не являйся: сбивают цены пуще черт знает чего; а наденешь хомут, да еще и вязку* подай, да могарычи, да угощения, да разные там недочеты с провесами. Вон оно что! Чувствуешь ли ты это?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Кажется, должен чувствовать-с.
Б О Л Ь Ш О В. Вот какова торговля-то, вот тут и торгуй! (Помолчав.) Что, Лазарь, как ты думаешь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да как думать-с! Уж это как вам угодно. Наше дело подначальное.
Б О Л Ь Ш О В. Что тут подначальное: ты говори по душе. Я у тебя про дело спрашиваю.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это опять-таки, Самсон Силыч, как вам угодно-с.
Б О Л Ь Ш О В. Наладил одно: как вам угодно. Да ты-то как?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это я не могу знать-с.
«Не обманешь — не продашь» («Свои люди — сочтемся»). Художник В. А. Тронов. Из фондов СПбГТБ.
Б О Л Ь Ш О В (помолчав). Скажи, Лазарь, по совести, любишь ты меня? (Молчание.) Любишь, что ли? Что ж ты молчишь? (Молчание.) Поил, кормил, в люди вывел, кажется.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Эх, Самсон Силыч! Да что тут разговаривать-то-с, Уж вы во мне-то не сумневайтесь! Уж одно слово: вот как есть, весь тут.
Б О Л Ь Ш О В. Да что ж, что ты весь-то?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Уж коли того, а либо что, так останетесь довольны: себя не пожалею.
Б О Л Ь Ш О В. Ну, так и разговаривать нечего. По мне, Лазарь, теперь самое настоящее время; денег наличных у нас довольно, векселям всем сроки подошли. Чего ж ждать-то? Дождешься, пожалуй, что какой-нибудь свой же брат, собачий сын, оберет тебя дочиста, а там, глядишь, сделает сделку по гривне* за рубль, да и сидит в миллионе, и плевать на тебя не хочет. А ты, честный-то торговец, и смотри да казнись, хлопай глазами-то. Вот я и думаю, Лазарь, предложить кредиторам-то такую статью: не возьмут ли они у меня копеек по двадцати пяти за рубль. Как ты думаешь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. А уж по мне, Самсон Силыч, коли платить по двадцати пяти, так пристойнее совсем не платить.
Б О Л Ь Ш О В. А что? Ведь и правда. Храбростью-то никого не удивишь, а лучше тихим-то манером дельцо обделать. Там после суди владыко на втором пришествии. Хлопот-то только куча. Дом-то и лавки я на тебя заложу.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Нельзя ж без хлопот-с. Вот векселя надо за что-нибудь сбыть-с, товар перевезти куда подальше. Станем хлопотать-с!
Б О Л Ь Ш О В. Оно так. Да старенек уж я становлюсь хлопотать-то. А ты помогать станешь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Помилуйте, Самсон Силыч, в огонь и в воду полезу-с.
Б О Л Ь Ш О В. Эдак-то лучше! Чёрта ли там по грошам-то наживать! Махнул сразу, да и шабаш. Только на, пусти Бог смелости. Спасибо тебе, Лазарь. Удружил! (Встает.) Ну, хлопочи! (Подходит к нему и треплет по плечу.) Сделаешь дело аккуратно, так мы с тобой барышами-то поделимся. Награжу на всю жизнь. (Идет к двери.)
П О Д Х А Л Ю З И Н. Мне, Самсон Силыч, окромя вашего спокойствия, ничего не нужно-с. Как жимши у вас с малолетства и видемши все ваши благодеяния, можно сказать, мальчишкой взят-с лавки подметать, следовательно, должен я чувствовать.
Контора в доме Большова. Прямо дверь, на левой стороне лестница наверх.
Т И Ш К А (со щёткой на авансцене). Эх, житьё, житьё! Вот чем свет тут ты полы мети! А моё ли дело полы мести! У нас все не как у людей! У других-то хозяев коли уж мальчишка, так и живет в мальчиках* — стало быть при лавке присутствует. А у нас то туда, то сюда, целый день шаркай по мостовой как угорелый. Скоро руку набьешь, держи карман-то. У добрых-то людей для разгонки держат дворника, а у нас он с котятами на печке лежит либо с кухаркой проклажается, а на тебе спросится. У других все-таки вольготность есть; иным часом проштрафишься што либо ошто*, по малолетствию тебе спускается; а у нас — коли не тот, так другой, коли не сам, так сама задаст вытрепку; а то вот приказчик Лазарь, а то вот Фоминишна, а то вот… всякая шваль над тобой командует. Вот она жисть-то какая анафемская! А уж это чтобы урваться когда из дому, с приятелями в три листика*, али в пристенок* сразиться — и не думай лучше! Да уж и в голове-то, правда, не то! (Лезет на стул коленками и смотрит в зеркало.) Здравствуйте, Тихон Савостьяныч! Как вы поживаете? Все ли вы слава богу? А ну, Тишка, выкинь коленце. (Делает гримасу.) Вот оно что! (Другую.) Эвось оно как… (Хохочет.)
Тишка и Подхалюзин (крадется и хватает его за ворот).
П О Д Х А Л Ю З И Н. А это ты, чертёнок, что делаешь?
Т И Ш К А. Что? известно что! Пыль стирал.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Языком-то стирал! Что ты за пыль на зеркале нашел! Покажу я тебе пыль! Ишь, ломается! А вот я тебе заклею подзатыльника, так ты и будешь знать.
Т И Ш К А. Будешь знать! Да было бы ещё за что?
П О Д Х А Л Ю З И Н. А за то, что за что! Поговоришь, так и увидишь, за что! Вот пикни ещё!
Т И Ш К А. Да, пикни ещё! Я ведь и хозяину скажу, не что возьмёшь!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Хозяину скажу!.. Что мне твой хозяин… Я, коли на то пошло… хозяин мне твой!.. На то ты и мальчишка, чтоб тебя учить, а ты думал что! Вас, пострелят, не бить, так и добра не видать. Прахтика-то эта известная. Я, брат, и сам огни, и воды, и медные трубы прошел.
Т И Ш К А. Знаем, что прошёл.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Цьщ, дьяволёнок! (Замахивается.)
Т И Ш К А. Накось, попробуй! Нешто не скажу, ей-богу, скажу!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да что ты скажешь-то, чёртова перечница!
Т И Ш К А. Что скажу? А то, что лаешься!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Важное кушанье! Ишь ты, барин какой! Подитко-сь! Был Сысой Псоич?
Т И Ш К А. Известно, был.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да ты, чертёнок, говори толком! Зайти, что ль, хотел?
Т И Ш К А. Зайти хотел!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, так ты сбегай на досуге.
Эскиз костюма Тишки к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да, рябиновки. Надо Сысоя Псоича, попотчевать. (Дает деньги.) Купи полштофа*, а сдачу возьми уж себе на пряники. Только ты, смотри, проворней, чтобы не хватились!
Т И Ш К А. Стриженая девка косы не заплетёт. Так начну порхать — живым манером.
Тишка уходит.
П О Д Х А Л Ю З И Н. (один). Вот беда-то! Вот она где беда-то пришла на нас! Что теперь делать-то? Ну, плохо дело! Не миновать теперь несостоятельным объявиться! Ну, положим, хозяину что-нибудь и останется, а я-то при чём буду? Мне-то куда деться? В проходном ряду пылью торговать! Служил, служил лет двадцать, а там ступай мостовую грани. Как теперь это дело рассудить надо? Товаром, что ли? Вот векселя велел продать (вынимает и считает), тут, должно быть, попользоваться будет можно. (Ходит по комнате.) Говорят, надо совесть знать! Да, известное дело, надо совесть знать, да в каком это смысле понимать нужно? Против хорошего человека у всякого есть совесть; а коли он сам других обманывает, так какая же тут совесть! Самсон Силыч купец богатейший, и теперича все это дело, можно сказать, так, для препровождения времени затеял. А я человек бедный! Если и попользуюсь в этом деле чем-нибудь лишним, так и греха нет никакого; потому он сам несправедливо поступает, против закона идет. А мне что его жалеть? Вышла линия, ну и не плошай: он свою политику ведёт, а ты свою статью гони. Еще то ли бы я с ним сделал, да не приходится. Хм! Ведь залезет эдакая фантазия в голову человеку! Конечно, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, и, можно сказать, каких в свете нет, а ведь этот жених её теперича не возьмёт, скажет, денег дай! А денег где взять? И уж не быть ей теперь за благородным, потому денег нет. Рано ли, поздно ли, а придется за купца отдавать! (Ходит молча.) А понабравши деньжонок, да поклониться Самсону Силычу: дескать я, Самсон Силыч, в таких летах, что должен подумать о продолжении потомства, и я, мол, Самсон Силыч, для вашего спокойствия пота-крови не жалел. Конечно, мол, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, да ведь и я, Самсон Силыч, не лыком шит, сами изволите видеть, имею капиталец и могу кругом себя ограничить на этот предмет. Отчего не отдать за меня? Чем я не человек? Ни в чём не замечен, к старшим почтителен! Да при всем том, как заложили мне Самсон Силыч дом и лавки, так и закладной-то можно пугнуть. А знамши-то характер Самсона Силыча, каков он есть, — это и очень может случиться. У них такое заведение: коли им что попало в голову, уж ничем не выбьешь оттедова. Всё равно как в четвертом году захотели бороду обрить: сколько ни просили Аграфена Кондратьевна, сколько ни плакали, — нет, говорит, после опять отпущу, а теперь поставлю на своем, взяли да и обрили. Так вот и это дело: потрафь я по них, или так взойди им в голову — завтра же под венец, и баста, и разговаривать не смей. Да от эдакого удовольствия с Ивана Великого* спрыгнуть можно!
Эскиз декорации «Контора» в спектакле «Свои люди — сочтемся» Кемеровского областного театра драмы им. А. В. Луначарского. 1964 г. Художник Н. А. Касаткина. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Подхалюзин и Тишка
Т И Ш К А (входит со штофом). Вот он я пришёл!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Послушай, Тишка, Устинья Наумовна здесь?
Т И Ш К А. Там наверху. Да и стралулист* идет.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Так ты поставь водку-то на стол и закусочки достань.
Тишка ставит водку и достает закуски, потом уходит.
Подхалюзин и Рисположенский
П О Д Х А Л Ю З И Н. А, наше вам-с!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. К вам, батюшка Лазарь Елизарыч, к вам! Право. Думаю, мол, мало ли что, может, что и нужно. Это водочка у вас? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. Что-то руки стали трястись по утрам, особенно вот правая; как писать что, Лазарь Елизарыч, так все левой придерживаю. Ей-богу! А выпьешь водочки, словно лучше. (Пьёт.)
П О Д Х А Л Ю З И Н. Отчего же это у вас руки трясутся?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й (садится к столу). От заботы, Лазарь Елизарыч, от заботы, батюшка.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Так-с! А я так полагаю от того, что больно народ грабите. За неправду Бог наказывает.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Эх, хе, хе… Лазарь Елизарыч! Где нам грабить! Делишки наши маленькие Мы, как птицы небесные, по зёрнышку клюём.
Эскиз костюма Рисположенского к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Малого театра (Москва). 1929 г. Художник Д. Н. Кардовский. Из фондов Музея-заповедника им. А. Н. Островского «Щелыково».
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Что вы, Лазарь Елизарыч, неужто лишние? Небось, шутите?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Окромя всяких шуток-с.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. А коли лишние, так отчего же бедному человеку не помочь. Вам Бог пошлет за это.
П О Д Х А Л Ю З И Н. А много ли вам требуется?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Дайте три целковеньких*.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что так мало-с?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Ну, дайте пять.
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы просите больше.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Ну, уж коли милость будет, дайте десять.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Десять-с! Так, задаром?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Как задаром! Заслужу, Лазарь Елизарыч, когда-нибудь сквитаемся.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Всё это буки-с*. Улита едет, да когда-то она будет. А мы теперь с вами вот какую материю заведем: много ли вам Самсон Силыч обещали за всю эту механику?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Стыдно сказать, Лазарь Елизарыч: тысячу рублей да старую шубу енотовую. Уж меньше меня никто не возьмет, ей-богу, вот хоть приценитесь подите.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, так вот что, Сысой Псоич, я вам дам две тысячи-с… за этот же самый предмет-с.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Благодетель вы мой, Лазарь Елизарыч! С женой и с детьми в кабалу пойду.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Сто серебром теперь же-с, а остальные после, по окончании всего этого происшествия-с.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Ну вот, как за эдаких людей и богу не молить! Только какая-нибудь свинья необразованная может не чувствовать этого. Я вам в ножки поклонюсь, Лазарь Елизарыч!
Подхалюзин и Рисположенский. Художник П. М. Боклевский. Из фондов ГИМ.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это уж на что же-с! Только, Сысой Псоич, уж хвостом не вертеть туда и сюда, а ходи в акурате, — попал на эту точку и вертись на этой линии. Понимаете-с?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Как не понимать! Что вы, Лазарь Елизарыч, маленький, что ли, я! Пора понимать!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да что вы понимаете-то? Вот дела-то какие-с. Вы прежде выслушайте. Приезжаем мы с Самсоном Силычем в город, и эрестрик* этот привезли, как следует. Вот он пошел по кредиторам: тот не согласен, другой не согласен; да так ни один-таки и нейдёт на эту штуку. Вот она какая статья-то.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Что вы это говорите, Лазарь Елизарыч! А! Вот поди ж ты! Вот народ-то!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Как бы нам теперича с этим делом не опростоволоситься! Понимаете вы меня али нет?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. То есть насчёт несостоятельности, Лазарь Елизарыч?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Несостоятельность там сама по себе, а на счет моих-то делов.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Хе, хе, хе... то есть дом с лавками… эдак… дом-то… хе, хе, хе…
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что-о-с?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Нет-с, это я так, Лазарь Елизарыч, по глупости, как будто для шутки.
П О Д Х А Л Ю З И Н. То-то для шутки! А вы этим не шутите-с! Тут не то что дом, у меня теперь такая фантазия в голове об этом предмете, что надо с вами обширно потолковать-с! Пойдёмте ко мне-с. Тишка!
Те же и Тишка
Тишка хочет убирать водку.
Уходят. Тишка прибирает кое-что; сверху сходят Устинья Наумовна и Фоминишна. Тишка уходит.
Рисположенский, Подхалюзин и Тишка. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
Фоминишна и Устинья Наумовна. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
Ф О М И Н И Ш Н А. Уж и правда, матушка! А я побегу, родная, наверх-то — Аграфена-то Кондратьевна у меня там одна. Ты, как пойдёшь домой-то, так заверни ко мне, — я тебе окорочек завяжу. (Идет на лестницу.)
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Зайду, серебряная, зайду.
Подхалюзин входит.
Эскиз декорации «Лестница и контора» к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
Устинья Наумовна и Подхалюзин
П О Д Х А Л Ю З И Н. А! Устинья Наумовна! Сколько лет, сколько зим-с!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Здравствуй, живая душа, каково попрыгиваешь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что нам делается-с. (Садится.)
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Мамзельку, коли хочешь, высватаю!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Покорно благодарствуйте, нам пока не требуется.
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. До вечера не дожить; ты, алмазный, либо пьян, либо вовсе с ума свихнул.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Уж об этом-то вы не извольте беспокоиться, вы об себе-то подумайте, а мы знаем, что знаем.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да что ты знаешь-то?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Мало ли что знаем-с.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. А коли что знаешь, так и нам скажи; авось язык-то не отвалится.
Эскиз костюма Подхалюзина к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да, голубчик, нельзя! Рада бы я радостью, да уж я слово дала.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, как угодно-с! А за этого высватаете, так беды наживете, что после и не расхлебаете.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ну, ты сам рассуди, с каким я рылом покажусь к Самсону-то Силычу? Наговорила им с три короба, что и богат-то, и красавец-то, и влюблен-то так, что и жить не может, а теперь что скажу? Ведь ты сам знаешь, каково у вас чадочко Самсон-то Силыч, ведь он, неровен час, и чепчик помнет.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ничего не помнет-с.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да и девку-то раздразнила, на дню два раза присылает: что жених, да как жених?
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы, Устинья Наумовна, не бегайте от своего счастия-с. Хотите две тысячи рублей и шубу соболью, чтобы только свадьбу эту расстроить-с? А за сватовство у нас особый уговор будет-с. Я вам говорю-с, что жених такой, что вы сроду и не видывали, только вот одно-с: происхождения не благородного.
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да! Много вы знаете! А что после того будет, как высватаете значительного человека, а Самсон Силыч денег-то не даст? А он после всего этого вступится да скажет: я, дескать, не купец, что меня можно приданым обманывать! Да еще, как значительный-то человек, подаст жалобу в суд, потому что значительному человеку везде ход есть-с: мы-то с Самсон Силычем попались, да и вам-то не уйти. Ведь вы сами знаете — можно обмануть приданым нашего брата, с рук сойдет, а значительного человека обмани-ко поди, так после и не уйдешь.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Уж полно тебе пугать-то меня! Сбил с толку совсем.
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы вот возьмите задаточку сто серебра, да и по рукам-с.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Так ты, яхонтовый, говоришь, что две тысячи рублей да шубу соболью?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Точно так-с. Уж будьте покойны! А надемши-то шубу соболью, Устинья Наумовна, да по гулянью пройдётесь, — другой подумает, генеральша какая.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. А что ты думаешь, да и в самом деле! Как надену соболью шубу-то, поприбодрюсь, да руки-то в боки, так ваша братья, бородастые, рты разинете. Разахаются так, что пожарной трубой* не зальёшь; жены-то с ревности вам все носы пооборвут.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это точно-с!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Давай задаток! Была не была!
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы, Устинья Наумовна, вольным духом, не робейте!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Чего робеть-то? Только смотри: две тысячи рублей да соболью шубу.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Говорю вам, из живых сошьём. Уж что толковать!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ну, прощай, изумрудный! Побегу теперь к жениху. Завтра увидимся, так я тебе всё отлепартую*.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Погодите! Куда бежать-то! Зайдите ко мне — водочки выпьем-с. Тишка! Тишка!
Входит Тишка.
Уходят.
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
Т И Ш К А (садится к столу и вынимает из кармана деньги). Полтина серебром — это нынче Лазарь дал. Да намедни, как с колокольни упал, Аграфена Кондратьевна гривенник дали, да четвертак в орлянку* выиграл, да третёвось* хозяин забыл на прилавке целковый. Эвось, что денег-то! (Считает про себя.)
Голос Фоминишны за сценой: «Тишка, а Тишка! Долго ль мне кричать-то?»
Т И Ш К А. Что там еще у вас?
«Дома, что ли-ча, Лазарь?»
Был, да весь вышел!
«Да куда ж он делся-то, господи?»
Фоминишна сходит с лестницы.
Тишка бежит.
Стук в двери и голос Самсона Силыча: «Эй, отоприте, кто там?» Аграфена Кондратьевна скрывается.
Самсон Силыч входит.
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
Фоминишна и Большов
Б О Л Ь Ш О В. Стряпчий* был?
Ф О М И Н И Ш Н А. А стряпали, батюшка, щи с солониной*, гусь жареный, драчена*.
Б О Л Ь Ш О В. Да ты белены, что ль, объелась, старая дура!
Ф О М И Н И Ш Н А. Нет, батюшка! Сама кухарке наказывала.
Б О Л Ь Ш О В. Пошла вон! (Садится.)
Фоминишна идёт в двери; Подхалюзин и Тишка входят.
Ф О М И Н И Ш Н А (возвращаясь). Ах, я дура, дура! Уж не взыщи на плохой памяти. Холодной-то поросёнок совсем из ума выскочил.
Эскиз декорации «Лестница» к спектаклю «Свои люди — сочтемся» ТЮЗа (Москва). 1932 г. Художник М. С. Варпех. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Подхалюзин, Большов и Тишка
Б О Л Ь Ш О В. Убирайся к свиньям!
Фоминишна уходит.
(К Тишке.) Что ты рот-то разинул! Аль тебе дела нет?
П О Д Х А Л Ю З И Н (Тишке). Говорили тебе, кажется!
Тишка уходит.
Большов и Подхалюзин. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что об вас-то толковать! Вы, Самсон Силыч, отжили свой век, слава богу, пожили, а Алимпияда-то Самсоновна, известное дело, барышня, каких в свете нет. Я вам, Самсон Силыч, по совести говорю, то есть как это все по моим чувствам: если я теперича стараюсь для вас и все мои усердия, можно сказать, не жалея пота-крови, прилагаю — так это все больше потому самому, что жаль мне вашего семейства.
Б О Л Ь Ш О В. Полно, так ли?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Позвольто-с: ну, положим, что это все благополучно кончится-с, хорошо-с. Останется у вас чем пристроить Алимпияду Самсоновну. Ну, об этом и толковать нечего-с; были бы деньги, а женихи найдутся-с. Ну, а грех какой, сохрани господи! Как придерутся, да начнут по судам таскать, да на всё семейство эдакая мораль пойдёт, а ещё, пожалуй, и имение-то всё отнимут*: должны будут они-с голод и холод терпеть и без всякого призрения, как птенцы какие беззащитные. Да это сохрани господи! Это что ж будет тогда? (Плачет.)
Б О Л Ь Ш О В. Да об чем же ты плачешь-то?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Конечно, Самсон Силыч, я это к примеру говорю — в добрый час молвить, в худой промолчать, от слова не станется; а ведь враг-то силен — горами шатает.
Б О Л Ь Ш О В. Что ж делать-то, братец, уж, знать, такая воля Божия, против её не пойдёшь.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это точно, Самсон Силыч! А всё-таки, по моему глупому рассуждению, пристроить бы до поры до времени Алимпияду Самсоновну за хорошего человека, так уж тогда будет она, по крайности, как за каменной стеной-с. Да главное, чтобы была душа у человека, так он будет чувствовать. А то вон, что сватался за Алимпияду Самсоновну, благородный-то, — и оглобли назад поворотил.
Липочка. Художник П. М. Боклевский. Из фондов ГИМ.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да не могу же я этого сделать, Самсон Силыч. Поймите вы из этого: не такой я совсем человек! Другому, Самсон Силыч, конечно, это всё равно-с, ему хоть трава не расти, а уж я не могу-с, сами изволите видеть-с, хлопочу я али нет-с. Как чёрт какой, убиваюсь я теперича из-за вашего дела-с, потому что не такой я человек-с. Жалеючи вас это делается, и не столько вас, сколько семейство ваше. Сами изволите знать, Аграфена Кондратьевна дама изнеженная, Алимпияда Самсоновна барышня, каких в свете нет-с…
Б О Л Ь Ш О В. Неужто и в свете нет? Уж ты, брат, не того ли?..
П О Д Х А Л Ю З И Н. Чего-с?.. Нет, я ничего-с!..
Б О Л Ь Ш О В. То-то, брат, ты уж лучше откровенно говори. Влюблён ты, что ли, в Алимпияду Самсоновну?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Вы, Самсон Силыч, может, шутить изволите.
Б О Л Ь Ш О В. Что за шутка! Я тебя без шуток спрашиваю.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Помилуйте, Самсон Силыч, смею ли я это подумать-с.
Б О Л Ь Ш О В. А что ж бы такое не сметь-то? Что она, княжна, что ли, какая?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Хотя и не княжна, да как бымши вы моим благодетелем и вместо отца родного… Да нет, Самсон Силыч, помилуйте, как же это можно-с, неужли же я этого не чувствую!
Эскиз костюма Липочки к спектаклю «Свои люди — сочтемся» ТЮЗа (Москва). 1932 г. Художник М. С. Варпех. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Б О Л Ь Ш О В. Экой ты, братец, глупый! Кабы я тебя не любил, нешто бы я так с тобой разговаривал? Понимаешь ли ты, что я могу на всю жизнь тебя счастливым сделать!
П О Д Х А Л Ю З И Н. А нешто я вас не люблю, Самсон Силыч, больше отца родного? Да накажи меня Бог!.. Да что я за скотина!
Б О Л Ь Ш О В. Ну, а дочь любишь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Изныл весь-с! Вся дута-то у меня перевернулась давно-с!
Б О Л Ь Ш О В. Ну, а коли душа перевернулась, так мы тебя поправим. Владей, Фаддей, нашей Маланьей.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Тятенька, за что жалуете? Но стою я этого, не стою! И физиономия у меня совсем не такая.
Б О Л Ь Ш О В. Ну её, физиономию! А вот я на тебя всё имение переведу, так после кредиторы-то и пожалеют, что по двадцати пяти копеек не взяли.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Еще как пожалеют-то-с!
Б О Л Ь Ш О В. Ну, ты ступай теперь в город, а ужотко заходи к невесте: мы над ними шутку подшутим.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Слушаю, тятенька-с! (Уходит.)
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся». 1940-е гг. Художник А. Ф. Черняков. Из фондов Музея изобразительных искусств Республики Карелия.
Декорация первого действия.
Б О Л Ь Ш О В (входит и садится на кресло, несколько времени смотрит по углам и зевает). Вот она, жизнь-то; истинно сказано: суета сует и всяческая суета. Чёрт знает, и сам не разберёшь, чего хочется. Вот бы и закусил что-нибудь, да обед испортишь, а и так-то сидеть одурь возьмёт. Али чайком бы, что ль, побаловать. (Молчание.) Вот так-то и всё: жил, жил человек, да вдруг и помер — так всё прахом и пойдет. Ох, Господи, Господи! (Зевает и смотрит по углам.)
Аграфена Кондратьевна и Липочка (разряженная).
Эскиз грима Большова к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Эскиз костюма Липочки к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Те же и Устинья Наумовна.
Целуются.
Эскиз грима Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Большов хохочет. Устинья Наумовна отходит с Липочкой на другую сторону сцены. Устинья Наумовна рассматривает её платье.
Аграфена Кондратьевна и Липочки. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
Тишка уходит.
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Эскиз грима Тишки к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Б О Л Ь Ш О В. Ну закройся, коли стыдно.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Шляпку, что ли, новую хочется?
Л И П О Ч К А. Вот и не угадали, вовсе не шляпку.
Б О Л Ь Ш О В. Так чего ж тебе?
Л И П О Ч К А. Выдти замуж за военного!
Эскиз декорации «Чайный стол у дивана» в доме Большова к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
Б О Л Ь Ш О В. Эк ведь что вывезла!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Акстись, беспутная! Христос с тобой!
Л И П О Ч К А. Что ж, — ведь другие выходят же.
Б О Л Ь Ш О В. Ну и пускай их выходят, а ты сиди у моря да жди погодки.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да ты у меня и заикаться не смей! Я тебе и родительского благословенья не дам.
Те же и Лазарь, Рисположенский и Фомииишна (у дверей)
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Здравствуйте, батюшка Самсон Силыч! Здравствуйте, матушка Аграфена Кондратьевна! Олимпиада Самсоновна, здравствуйте!
Б О Л Ь Ш О В. Здравствуй, братец, здравствуй! Садиться, милости просим! Садись и ты, Лазарь!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Закусить не угодно ли? А у меня закусочка приготовлена.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Отчего ж, матушка, не закусить; я бы теперь рюмочку выпил.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Отчего ж и не побеседовать! Вот, золотые мои, слышала я, будто в газете напечатано, правда ли, нет ли, что другой Бонапарт народился*, и будто бы, золотые мои…
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Господи, да что ж это такое?
Л И П О Ч К А. Не хочу, не хочу! Не пойду я за такого противного!
Ф О М И Н И Ш Н А. С нами крестная сила!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Видно, тятенька, не видать мне счастия на этом свете! Видно, не бывать-с по вашему желанию!
Б О Л Ь Ш О В (берет Липочку насильно за руку и Лазаря). Как же не бывать, коли я того хочу? На что ж я и отец, коли не приказывать? Даром, что ли, я её кормил?
Эскиз грима Фоминишны к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Встают и уходят все, кроме Липочки, Подхалюзина и Аграфены Кондратьевны.
Л И П О Ч К А. Да что же это, маменька, такое? Что я им, кухарка, что ли, досталась? (Плачет.)
П О Д Х А Л Ю З И Н. Маменька-с! Вам зятя такого, который бы вас уважал и, значит, старость вашу покоил, — окромя меня, не найтить-с.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да как это ты, батюшке?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Маменька-с! В меня Бог вложил такое намерение, по тому самому-с, что другой вас, маменька-с, и знать не захочет, а я по гроб моей жизни (плачет) должен чувствовать-с.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ах, батюшко! Да как же это быть?
Б О Л Ь Ш О В (из двери). Жена, поди сюда!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Сейчас, батюшко, сейчас!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Вы, маменька, вспомните это слово, что я сейчас сказал.
Аграфена Кондратьевна уходит.
Липочка и Подхалюзин. Молчание.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Алимпияда Самсоновна-с! Алимпияда Самсоновна! Но, кажется, вы мною гнушаетесь! Скажите хоть одно слово-с! Позвольте вашу ручку поцеловать.
Л И П О Ч К А. Вы дурак необразованный!
П О Д Х А Л Ю З И Н. За что вы, Алимпияда Самсоновна, обижать изволите-с?
Л И П О Ч К А. Я вам один раз навсегда скажу, что не пойду я за вас, — не пойду.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это как вам будет угодно-с! Насильно мил не будешь. Только я вам вот что доложу-с…
Л И П О Ч К А. Я вас слушать не хочу, отстаньте от меня! Как бы вы были учтивый кавалер: вы видите, что я ни за какие сокровища не хочу за вас идти, — вы бы должны отказаться.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Вот вы, Алимпияда Самсоновна, изволите говорить: отказаться. Только если я откажусь, что потом будет-с?
Л И П О Ч К А. А то и будет, что я выйду за благородного.
П О Д Х А Л Ю З И Н. За благородного-с! Благородный-то без приданого не возьмет.
Л И П О Ч К А. Как без приданого? Что вы городите-то! Посмотрите-ко, какое у меня приданое-то, — в нос бросится.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Тряпки-то-с! Благородный тряпок-то не возьмет. Благородному-то деньги нужны-с.
Л И П О Ч К А. Что ж! Тятенька и денег даст!
Эскиз грима Подхалюзина к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Молчание.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, положим, Алимпияда Самсоновна, что вы выйдете и за благородного — да что ж в этом будет толку-с? Только одна слава, что барыня, а приятности никакой нет-с. Вы извольте рассудить-с: барыни-то часто сами на рынок пешком ходят-с. А если и выедут-то куда, так только слава, что четверня-то*, а хуже одной-с купеческой-то. Ей-богу, хуже-с. Одеваются тоже не больно пышно-с. А если за меня-то вы, Алимпняда Самсоновна, выйдете-с,
так первое слово: вы и дома-то будете в шелковых платьях ходить-с,
а в гости али в театр-с — окромя бархатных, и надевать не станем. В
Эскиз грима Липочки к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
рассуждении шляпок или салопов* — не будем смотреть на разные дворянские приличия, а наденем какую чудней! Лошадей заведем орловских*. (Молчание.) Если вы насчёт физиономии сумневаетесь, так это, как вам будет угодно-с, мы также и фрак* наденем да бороду обреем*, либо так подстрижем, по моде-с, это для нас всё одно-с.
Л И П О Ч К А. Да вы все перед свадьбой так говорите, а там и обманете.
П О Д Х А Л Ю З И Н. С места не сойти, Алимпияда Самсоновна! Анафемой* хочу быть, коли лгу! Да это что-с, Алимпияда Самсоновна, нешто мы в эдаком доме будем жить? В Каретном Ряду* купим-с, распишем как: на потолках это райских птиц нарисуем, сиренов*, капидонов разных — поглядеть только будут деньги давать.
Л И П О Ч К А. Нынче уж капидонов-то не рисуют.
«Чаепитие». Художник Б. М. Кустодиев.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, так мы пукетами* пустим. (Молчание.) Было бы только с вашей стороны согласие, а то мне в жизни ничего не надобно. (Молчание.) Как я несчастлив в своей жизни, что не могу никаких комплиментов говорить.
Л И П О Ч К А. Для чего вы, Лазарь Елизарыч, по-французски не говорите?
П О Д Х А Л Ю З И Н. А для того, что нам не для чего. (Молчание.) Осчастливьте, Алимпияда Самсоновна, окажите эдакое благоволение-с. (Молчание.) Прикажите на колени стать.
Л И П О Ч К А. Станьте!
Подхалюзин становится.
Вот у вас какая жилетка скверная!
Эскиз костюма Олимпиады Самсоновны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Нет-с, Алимпияда Самсоновна, не будет этого! Мы, Алимпияда Самсоновна, как только сыграем свадьбу, так перейдем в свой дом-с. А уж мы им-то командовать не дадим-с. Нет, уж теперь кончено-с! Будет-с с них — почудили на своём веку, теперь нам пора!
Л И П О Ч К А. Да вы такие робкие, Лазарь Елизарыч, вы не посмеете тятеньке ничего сказать, а с благородным-то они немного наговорили бы.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Оттого и робкий-с, что было дело подначальное — нельзя-с. Прекословить не смею. А как заживем своим домом, так никто нам не указ. А вот вы всё про благородных говорите. Да будет ли вас так любить благородный, как я буду любить? Благородный-то поутру на службе, а вечером по клубам шатается, а жена должна одна дома без всякого удовольствия сидеть. А смею ли я так поступать? Я всю жизнь должен стараться, как вам всякое удовольствие доставить.
Л И П О Ч К А. Так смотрите же, Лазарь Елизарыч, мы будем жить сами по себе, а они сами по себе. Мы заведем все по моде, а они — как хотят.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Уж это как и водится-с.
Л И П О Ч К А. Ну, теперь зовите тятеньку. (Встает и охорашивается перед зеркалом.)
П О Д Х А Л Ю З И Н. Тятенька-с! Тятенька-с! Маменька-с!..
Те же, Большов и Аграфена Кондратьевна.
П О Д Х А Л Ю З И Н (идёт навстречу Самсону Силычу и бросается к нему в объятия). Алимпияда Самсоновна согласны-с!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Бегу, батюшко, бегу.
Б О Л Ь Ш О В. Ну, вот и дело! То-то же. Я знаю, что делаю, уж не вам меня учить.
П О Д Х А Л Ю З И Н (к Аграфене Кондратьевне). Маменька-с! Позвольте ручку поцеловать.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Целуй, батюшко, обе чистые. Ах ты, дитятко, да как же это давеча-то так, а? Ей-богу! Что ж это такое? А уж я и не знала, как это дело и рассудить-то. Ах, ненаглядная ты моя!
«Смотрины». Художник С. Ю. Судейкин.
Л И П О Ч К А. Я совсем, маменька, не воображала, что Лазарь Елизарыч такой учтивый кавалер! А теперь вдруг вижу, что он гораздо почтительнее других.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Вот то-то же, дурочка! Уж отец тебе худа не пожелает. Ах ты, голубушка моя! Эка ведь притча-то, а? Ах, матушки вы мои! Что ж это такое? Фоминишна! Фоминишна!
Ф О М И Н И Ш Н А. Бегу, бегу, матушка, бегу. (Входит.)
Б О Л Ь Ш О В. Постой ты, таранта! Вот вы садитесь рядом, — а мы на вас посмотрим. Да подай-ко ты нам бутылочку шипучки*.
Подхалюзин и Липочка садятся.
Ф О М И Н И Ш Н А. Сейчас, батюшка, сейчас! (Уходит.)
Те же, Устинья Наумовна и Рисположенский.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Поздравь жениха-то с невестой, Устинья Наумовна! Вот Бог привёл на старости лет, дожили до радости.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да чем же поздравить-то вас, изумрудные? Сухая ложка рот дерет.
Б О Л Ь Ш О В. А вот мы тебе горлышко промочим.
Те же, Фоминишна и Тишка (с вином на подносе).
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Вот это дело другого рода. Ну, дай вам Бог жить да молодеть, толстеть да богатеть. (Пьет.) Горько, бралиянтовые!
Липочка и Лазарь целуются.
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Б О Л Ь Ш О В. Дай-ко я поздравлю. (Берёт бокал.)
Липочка и Лазарь встают.
Живите, как знаете, — свой разум есть. А чтоб вам жить-то было не скучно, так вот тебе, Лазарь, дом и лавки пойдут вместо приданого, да из наличного отсчитаем.
Тишка наливает.
Липочка и Лазарь целуются.
Уж и где же это видано,
Уж и где же это слыхано,
Чтобы курочка бычка родила,
Поросеночек яичко снес!
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Наливает, вина и подходит к Рисположенскому.
Рисположенский кланяется и отказывается.
Рисположенский бежит.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Караул!!
Все хохочут.
Эскиз костюма Большова к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
В доме Подхалюзина богато меблированная гостиная.
Олимпиада Самсоновна сидит у окна в роскошном положении; на ней шелковая блуза, чепчик последнего фасона. Подхалюзин в модном сюртуке стоит перед зеркалом. Тишка за ним обдергивает и охорашивает.
Тишка уходит.
Эскиз костюма Подхалюзина к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Молчание.
Входит Тишка с трубкой.
Тишка уходит.
Эскиз костюма Подхалюзина к спектаклю «Свои люди — сочтемся» ТЮЗа (Москва). 1932 г. Художник М. С. Варпех. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Те же и Устинья Наумовна.
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Эскиз костюма Олимпиады Самсоновны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
Олимпиада Самсоновна уходит.
Эскиз костюма Подхалюзина к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
Олимпиада Самсоновна выносит платье и отдает Устинье Наумовне.
Эскиз грима Подхалюзина к спектаклю «Свои люди - сочтемся». Государственного академический театр драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Эскиз декорации «Уголок комнаты» в доме Подхалюзиных к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
Те же и Олимпиада Самсоновна.
Олимпиада Самсоновна. Художник П. М. Боклевский.
Из фондов Музея истории российской литературы им. В. И. Даля.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ишь ты, расходилась дворянская-то кровь! Ах ты, господи! Туда же чиновница! Вот пословица-то говорится: гром-то гремит не из тучи, а из навозной кучи! Ах ты, господи! Вот и смотри на неё, дама какая!
О Л И М П И А Д А С А М С О Н О В Н А. Охота вам была, Лазарь Елизарыч, с ней связываться!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да помилуйте, совсем несообразная женщина!
О Л И М П И А Д А С А М С О Н О В Н А (глядит в окно) Никак тятеньку из ямы выпустили — посмотрите, Лазарь Елизарыч!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, нет-с: из ямы-то тятеньку не скоро выпустят; а надо полагать, его в конкурс выписывали*, так отпросился домой… Маменька-с! Аграфена Кондратьевна! Тятенька идет-с!
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Те же, Большов и Аграфена Кондратьевна.
Целуются.
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Большов. Художник П. М. Боклевский. Из фондов
Аграфена Кондратьевна с водкой; Тишка сносит закуску и уходит.
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
Эскиз костюма Большова к спектаклю «Свои люди — сочтемся». 1940-е гг. Художник Н. Е. Айзенберг. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Эскиз костюма Подхалюзина к спектаклю «Свои люди — сочтемся». 1940-е гг. Художник Н. Е. Айзенберг. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Все молчат. Большов пьёт.
Эскиз костюма Большова к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
Эскиз костюма Липочки к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
Входит.
Тишка уходит.
Большов с женой у Подхалюзина и Олимпиады Самсоновны. Художник П. М. Боклевский. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» ТЮЗа (Москва). 1932 г. Художник М. С. Варпех. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Те же, Рисположенский и Аграфена Кондратьевна.
Аграфена Кондратьевна уходит с Олимпиадой Самсоновной.
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Тишка входит.
П О Д Х А Л Ю З И Н. А что же ты со мной сделаешь?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Язык-то у меня некупленый.
Эскиз грима Рисположенского к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Зарисовка В. Н. Рудина в роли Рисположенского в спектакле «Свои люди - сочтемся» ТЮЗа (Москва). 1932 г. Художник И. И. Мексин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Сысой Псоич Рисположенский. Художник П. М. Боклевский. Из фондов ГИМ.
Эскиз фрагмента занавеса к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Алтайского краевого театра драмы им. В. М. Шукшина. 2000 г. Художник О. Г. Смагина. Из фондов Музея истории литературы, искусства и культуры Алтая.
Титульный лист первого отдельного издания комедии «Свои люди — сочтемся».
«Самым гибельным следствием настоящей драматической цензуры для репертуара я считаю страх запрещения пьесы... Чтобы только иметь надежду видеть свои произведения на сцене, волей-неволей гонишь из головы серьезные, жизненные идеи, выбираешь задачи пообщее, сюжеты помельче, характеры побледнее. Можно сказать с полною уверенностию, что страх запрещения должно считать главной причиной бесцветности нашего репертуара»*
Титульный лист пьесы с цензурным запрещением от 23 ноября 1849 г. Из фондов СПбГТБ.
Титульный лист пьесы с цензурным запрещением от 20 января 1859 г. Из фондов СПбГТБ.
Те же и квартальный
Эскиз костюма Квартального. Художник А. А. Арапов. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы отрапартуйте, что в случае моей болезни...
К В А Р Т А Л Ь Н Ы Й. В случае болезни есть больница при остроге!
П О Д Х А Л Ю З И Н. При остроге-с? (Чешет затылок, потом подходит к Рисположенскому). Ну, барин, выручай из беды — озолочу!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Не надо мне ничего! Провались ты и с деньгами! Теперь отольются тебе мои слезы; прогуляешься в Сибирь!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Уж будто и в Сибирь?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. А ты думал как? Закон-то прямой. Поделом вору и мука.
П О Д Х А Л Ю З И Н (стоит несколько времени задумавшись). А в Сибирь, так в Сибирь! Что ж такое! И в Сибири люди живут. Да ведь и тебе не уйтить! (Берет шляпу) Я готов-с!
«Едва опустился занавес, как единодушный крик зрителей, сопровождаемый дружными залпами рукоплесканий, стал требовать автора, который был вызван три раза».*
В. В. Самойлов в роли Рисположенского в спектакле «Свои люди — сочтемся» Александринского театра 1881 г. Копия Э. О. Визеля с автозарисовки В. В. Самойлова. Из фондов СПбГМТМИ.
М. И. Писарев в роли Большова и В. Н. Андреев-Бурлак в роли Подхалюзина. Театр «Близ памятника Пушкину» (Москва). 1881 г.
Телеспектакли
Фильмы