Контора в доме Большова. Прямо дверь, на левой стороне лестница наверх.
Т И Ш К А (со щёткой на авансцене). Эх, житьё, житьё! Вот чем свет тут ты полы мети! А моё ли дело полы мести! У нас все не как у людей! У других-то хозяев коли уж мальчишка, так и живет в мальчиках* — стало быть при лавке присутствует. А у нас то туда, то сюда, целый день шаркай по мостовой как угорелый. Скоро руку набьешь, держи карман-то. У добрых-то людей для разгонки держат дворника, а у нас он с котятами на печке лежит либо с кухаркой проклажается, а на тебе спросится. У других все-таки вольготность есть; иным часом проштрафишься што либо ошто*, по малолетствию тебе спускается; а у нас — коли не тот, так другой, коли не сам, так сама задаст вытрепку; а то вот приказчик Лазарь, а то вот Фоминишна, а то вот… всякая шваль над тобой командует. Вот она жисть-то какая анафемская! А уж это чтобы урваться когда из дому, с приятелями в три листика*, али в пристенок* сразиться — и не думай лучше! Да уж и в голове-то, правда, не то! (Лезет на стул коленками и смотрит в зеркало.) Здравствуйте, Тихон Савостьяныч! Как вы поживаете? Все ли вы слава богу? А ну, Тишка, выкинь коленце. (Делает гримасу.) Вот оно что! (Другую.) Эвось оно как… (Хохочет.)
Тишка и Подхалюзин (крадется и хватает его за ворот).
П О Д Х А Л Ю З И Н. А это ты, чертёнок, что делаешь?
Т И Ш К А. Что? известно что! Пыль стирал.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Языком-то стирал! Что ты за пыль на зеркале нашел! Покажу я тебе пыль! Ишь, ломается! А вот я тебе заклею подзатыльника, так ты и будешь знать.
Т И Ш К А. Будешь знать! Да было бы ещё за что?
П О Д Х А Л Ю З И Н. А за то, что за что! Поговоришь, так и увидишь, за что! Вот пикни ещё!
Т И Ш К А. Да, пикни ещё! Я ведь и хозяину скажу, не что возьмёшь!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Хозяину скажу!.. Что мне твой хозяин… Я, коли на то пошло… хозяин мне твой!.. На то ты и мальчишка, чтоб тебя учить, а ты думал что! Вас, пострелят, не бить, так и добра не видать. Прахтика-то эта известная. Я, брат, и сам огни, и воды, и медные трубы прошел.
Т И Ш К А. Знаем, что прошёл.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Цьщ, дьяволёнок! (Замахивается.)
Т И Ш К А. Накось, попробуй! Нешто не скажу, ей-богу, скажу!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да что ты скажешь-то, чёртова перечница!
Т И Ш К А. Что скажу? А то, что лаешься!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Важное кушанье! Ишь ты, барин какой! Подитко-сь! Был Сысой Псоич?
Т И Ш К А. Известно, был.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да ты, чертёнок, говори толком! Зайти, что ль, хотел?
Т И Ш К А. Зайти хотел!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, так ты сбегай на досуге.
Эскиз костюма Тишки к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да, рябиновки. Надо Сысоя Псоича, попотчевать. (Дает деньги.) Купи полштофа*, а сдачу возьми уж себе на пряники. Только ты, смотри, проворней, чтобы не хватились!
Т И Ш К А. Стриженая девка косы не заплетёт. Так начну порхать — живым манером.
Тишка уходит.
П О Д Х А Л Ю З И Н. (один). Вот беда-то! Вот она где беда-то пришла на нас! Что теперь делать-то? Ну, плохо дело! Не миновать теперь несостоятельным объявиться! Ну, положим, хозяину что-нибудь и останется, а я-то при чём буду? Мне-то куда деться? В проходном ряду пылью торговать! Служил, служил лет двадцать, а там ступай мостовую грани. Как теперь это дело рассудить надо? Товаром, что ли? Вот векселя велел продать (вынимает и считает), тут, должно быть, попользоваться будет можно. (Ходит по комнате.) Говорят, надо совесть знать! Да, известное дело, надо совесть знать, да в каком это смысле понимать нужно? Против хорошего человека у всякого есть совесть; а коли он сам других обманывает, так какая же тут совесть! Самсон Силыч купец богатейший, и теперича все это дело, можно сказать, так, для препровождения времени затеял. А я человек бедный! Если и попользуюсь в этом деле чем-нибудь лишним, так и греха нет никакого; потому он сам несправедливо поступает, против закона идет. А мне что его жалеть? Вышла линия, ну и не плошай: он свою политику ведёт, а ты свою статью гони. Еще то ли бы я с ним сделал, да не приходится. Хм! Ведь залезет эдакая фантазия в голову человеку! Конечно, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, и, можно сказать, каких в свете нет, а ведь этот жених её теперича не возьмёт, скажет, денег дай! А денег где взять? И уж не быть ей теперь за благородным, потому денег нет. Рано ли, поздно ли, а придется за купца отдавать! (Ходит молча.) А понабравши деньжонок, да поклониться Самсону Силычу: дескать я, Самсон Силыч, в таких летах, что должен подумать о продолжении потомства, и я, мол, Самсон Силыч, для вашего спокойствия пота-крови не жалел. Конечно, мол, Алимпияда Самсоновна барышня образованная, да ведь и я, Самсон Силыч, не лыком шит, сами изволите видеть, имею капиталец и могу кругом себя ограничить на этот предмет. Отчего не отдать за меня? Чем я не человек? Ни в чём не замечен, к старшим почтителен! Да при всем том, как заложили мне Самсон Силыч дом и лавки, так и закладной-то можно пугнуть. А знамши-то характер Самсона Силыча, каков он есть, — это и очень может случиться. У них такое заведение: коли им что попало в голову, уж ничем не выбьешь оттедова. Всё равно как в четвертом году захотели бороду обрить: сколько ни просили Аграфена Кондратьевна, сколько ни плакали, — нет, говорит, после опять отпущу, а теперь поставлю на своем, взяли да и обрили. Так вот и это дело: потрафь я по них, или так взойди им в голову — завтра же под венец, и баста, и разговаривать не смей. Да от эдакого удовольствия с Ивана Великого* спрыгнуть можно!
Эскиз декорации «Контора» в спектакле «Свои люди — сочтемся» Кемеровского областного театра драмы им. А. В. Луначарского. 1964 г. Художник Н. А. Касаткина. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Подхалюзин и Тишка
Т И Ш К А (входит со штофом). Вот он я пришёл!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Послушай, Тишка, Устинья Наумовна здесь?
Т И Ш К А. Там наверху. Да и стракулист* идет.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Так ты поставь водку-то на стол и закусочки достань.
Тишка ставит водку и достает закуски, потом уходит.
Подхалюзин и Рисположенский
П О Д Х А Л Ю З И Н. А, наше вам-с!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. К вам, батюшка Лазарь Елизарыч, к вам! Право. Думаю, мол, мало ли что, может, что и нужно. Это водочка у вас? Я, Лазарь Елизарыч, рюмочку выпью. Что-то руки стали трястись по утрам, особенно вот правая; как писать что, Лазарь Елизарыч, так все левой придерживаю. Ей-богу! А выпьешь водочки, словно лучше. (Пьёт.)
П О Д Х А Л Ю З И Н. Отчего же это у вас руки трясутся?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й (садится к столу). От заботы, Лазарь Елизарыч, от заботы, батюшка.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Так-с! А я так полагаю от того, что больно народ грабите. За неправду Бог наказывает.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Эх, хе, хе… Лазарь Елизарыч! Где нам грабить! Делишки наши маленькие Мы, как птицы небесные, по зёрнышку клюём.
Эскиз костюма Рисположенского к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Малого театра (Москва). 1929 г. Художник Д. Н. Кардовский. Из фондов Музея-заповедника им. А. Н. Островского «Щелыково».
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Что вы, Лазарь Елизарыч, неужто лишние? Небось, шутите?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Окромя всяких шуток-с.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. А коли лишние, так отчего же бедному человеку не помочь. Вам Бог пошлет за это.
П О Д Х А Л Ю З И Н. А много ли вам требуется?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Дайте три целковеньких*.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что так мало-с?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Ну, дайте пять.
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы просите больше.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Ну, уж коли милость будет, дайте десять.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Десять-с! Так, задаром?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Как задаром! Заслужу, Лазарь Елизарыч, когда-нибудь сквитаемся.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Всё это буки-с*. Улита едет, да когда-то она будет. А мы теперь с вами вот какую материю заведем: много ли вам Самсон Силыч обещали за всю эту механику?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Стыдно сказать, Лазарь Елизарыч: тысячу рублей да старую шубу енотовую. Уж меньше меня никто не возьмет, ей-богу, вот хоть приценитесь подите.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, так вот что, Сысой Псоич, я вам дам две тысячи-с… за этот же самый предмет-с.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Благодетель вы мой, Лазарь Елизарыч! С женой и с детьми в кабалу пойду.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Сто серебром теперь же-с, а остальные после, по окончании всего этого происшествия-с.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Ну вот, как за эдаких людей и богу не молить! Только какая-нибудь свинья необразованная может не чувствовать этого. Я вам в ножки поклонюсь, Лазарь Елизарыч!
Подхалюзин и Рисположенский. Художник П. М. Боклевский. Из фондов ГИМ.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это уж на что же-с! Только, Сысой Псоич, уж хвостом не вертеть туда и сюда, а ходи в акурате, — попал на эту точку и вертись на этой линии. Понимаете-с?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Как не понимать! Что вы, Лазарь Елизарыч, маленький, что ли, я! Пора понимать!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да что вы понимаете-то? Вот дела-то какие-с. Вы прежде выслушайте. Приезжаем мы с Самсоном Силычем в город, и эрестрик* этот привезли, как следует. Вот он пошел по кредиторам: тот не согласен, другой не согласен; да так ни один-таки и нейдёт на эту штуку. Вот она какая статья-то.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Что вы это говорите, Лазарь Елизарыч! А! Вот поди ж ты! Вот народ-то!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Как бы нам теперича с этим делом не опростоволоситься! Понимаете вы меня али нет?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. То есть насчёт несостоятельности, Лазарь Елизарыч?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Несостоятельность там сама по себе, а на счет моих-то делов.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Хе, хе, хе... то есть дом с лавками… эдак… дом-то… хе, хе, хе…
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что-о-с?
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Нет-с, это я так, Лазарь Елизарыч, по глупости, как будто для шутки.
П О Д Х А Л Ю З И Н. То-то для шутки! А вы этим не шутите-с! Тут не то что дом, у меня теперь такая фантазия в голове об этом предмете, что надо с вами обширно потолковать-с! Пойдёмте ко мне-с. Тишка!
Те же и Тишка
Тишка хочет убирать водку.
Уходят. Тишка прибирает кое-что; сверху сходят Устинья Наумовна и Фоминишна. Тишка уходит.
Рисположенский, Подхалюзин и Тишка. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
Фоминишна и Устинья Наумовна. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
Ф О М И Н И Ш Н А. Уж и правда, матушка! А я побегу, родная, наверх-то — Аграфена-то Кондратьевна у меня там одна. Ты, как пойдёшь домой-то, так заверни ко мне, — я тебе окорочек завяжу. (Идет на лестницу.)
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Зайду, серебряная, зайду.
Подхалюзин входит.
Эскиз декорации «Лестница и контора» к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
Устинья Наумовна и Подхалюзин
П О Д Х А Л Ю З И Н. А! Устинья Наумовна! Сколько лет, сколько зим-с!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Здравствуй, живая душа, каково попрыгиваешь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что нам делается-с. (Садится.)
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Мамзельку, коли хочешь, высватаю!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Покорно благодарствуйте, нам пока не требуется.
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. До вечера не дожить; ты, алмазный, либо пьян, либо вовсе с ума свихнул.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Уж об этом-то вы не извольте беспокоиться, вы об себе-то подумайте, а мы знаем, что знаем.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да что ты знаешь-то?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Мало ли что знаем-с.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. А коли что знаешь, так и нам скажи; авось язык-то не отвалится.
Эскиз костюма Подхалюзина к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да, голубчик, нельзя! Рада бы я радостью, да уж я слово дала.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, как угодно-с! А за этого высватаете, так беды наживете, что после и не расхлебаете.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ну, ты сам рассуди, с каким я рылом покажусь к Самсону-то Силычу? Наговорила им с три короба, что и богат-то, и красавец-то, и влюблен-то так, что и жить не может, а теперь что скажу? Ведь ты сам знаешь, каково у вас чадочко Самсон-то Силыч, ведь он, неровен час, и чепчик помнет.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ничего не помнет-с.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да и девку-то раздразнила, на дню два раза присылает: что жених, да как жених?
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы, Устинья Наумовна, не бегайте от своего счастия-с. Хотите две тысячи рублей и шубу соболью, чтобы только свадьбу эту расстроить-с? А за сватовство у нас особый уговор будет-с. Я вам говорю-с, что жених такой, что вы сроду и не видывали, только вот одно-с: происхождения не благородного.
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да! Много вы знаете! А что после того будет, как высватаете значительного человека, а Самсон Силыч денег-то не даст? А он после всего этого вступится да скажет: я, дескать, не купец, что меня можно приданым обманывать! Да еще, как значительный-то человек, подаст жалобу в суд, потому что значительному человеку везде ход есть-с: мы-то с Самсон Силычем попались, да и вам-то не уйти. Ведь вы сами знаете — можно обмануть приданым нашего брата, с рук сойдет, а значительного человека обмани-ко поди, так после и не уйдешь.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Уж полно тебе пугать-то меня! Сбил с толку совсем.
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы вот возьмите задаточку сто серебра, да и по рукам-с.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Так ты, яхонтовый, говоришь, что две тысячи рублей да шубу соболью?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Точно так-с. Уж будьте покойны! А надемши-то шубу соболью, Устинья Наумовна, да по гулянью пройдётесь, — другой подумает, генеральша какая.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. А что ты думаешь, да и в самом деле! Как надену соболью шубу-то, поприбодрюсь, да руки-то в боки, так ваша братья, бородастые, рты разинете. Разахаются так, что пожарной трубой* не зальёшь; жены-то с ревности вам все носы пооборвут.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это точно-с!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Давай задаток! Была не была!
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вы, Устинья Наумовна, вольным духом, не робейте!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Чего робеть-то? Только смотри: две тысячи рублей да соболью шубу.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Говорю вам, из живых сошьём. Уж что толковать!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ну, прощай, изумрудный! Побегу теперь к жениху. Завтра увидимся, так я тебе всё отлепартую*.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Погодите! Куда бежать-то! Зайдите ко мне — водочки выпьем-с. Тишка! Тишка!
Входит Тишка.
Уходят.
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
Т И Ш К А (садится к столу и вынимает из кармана деньги). Полтина серебром — это нынче Лазарь дал. Да намедни, как с колокольни упал, Аграфена Кондратьевна гривенник дали, да четвертак в орлянку* выиграл, да третёвось* хозяин забыл на прилавке целковый. Эвось, что денег-то! (Считает про себя.)
Голос Фоминишны за сценой: «Тишка, а Тишка! Долго ль мне кричать-то?»
Т И Ш К А. Что там еще у вас?
«Дома, что ли-ча, Лазарь?»
Был, да весь вышел!
«Да куда ж он делся-то, господи?»
Фоминишна сходит с лестницы.
Тишка бежит.
Стук в двери и голос Самсона Силыча: «Эй, отоприте, кто там?» Аграфена Кондратьевна скрывается.
Самсон Силыч входит.
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
Фоминишна и Большов
Б О Л Ь Ш О В. Стряпчий* был?
Ф О М И Н И Ш Н А. А стряпали, батюшка, щи с солониной*, гусь жареный, драчена*.
Б О Л Ь Ш О В. Да ты белены, что ль, объелась, старая дура!
Ф О М И Н И Ш Н А. Нет, батюшка! Сама кухарке наказывала.
Б О Л Ь Ш О В. Пошла вон! (Садится.)
Фоминишна идёт в двери; Подхалюзин и Тишка входят.
Ф О М И Н И Ш Н А (возвращаясь). Ах, я дура, дура! Уж не взыщи на плохой памяти. Холодной-то поросёнок совсем из ума выскочил.
Эскиз декорации «Лестница» к спектаклю «Свои люди — сочтемся» ТЮЗа (Москва). 1932 г. Художник М. С. Варпех. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Подхалюзин, Большов и Тишка
Б О Л Ь Ш О В. Убирайся к свиньям!
Фоминишна уходит.
(К Тишке.) Что ты рот-то разинул! Аль тебе дела нет?
П О Д Х А Л Ю З И Н (Тишке). Говорили тебе, кажется!
Тишка уходит.
Большов и Подхалюзин. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что об вас-то толковать! Вы, Самсон Силыч, отжили свой век, слава богу, пожили, а Алимпияда-то Самсоновна, известное дело, барышня, каких в свете нет. Я вам, Самсон Силыч, по совести говорю, то есть как это все по моим чувствам: если я теперича стараюсь для вас и все мои усердия, можно сказать, не жалея пота-крови, прилагаю — так это все больше потому самому, что жаль мне вашего семейства.
Б О Л Ь Ш О В. Полно, так ли?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Позвольто-с: ну, положим, что это все благополучно кончится-с, хорошо-с. Останется у вас чем пристроить Алимпияду Самсоновну. Ну, об этом и толковать нечего-с; были бы деньги, а женихи найдутся-с. Ну, а грех какой, сохрани господи! Как придерутся, да начнут по судам таскать, да на всё семейство эдакая мораль пойдёт, а ещё, пожалуй, и имение-то всё отнимут*: должны будут они-с голод и холод терпеть и без всякого призрения, как птенцы какие беззащитные. Да это сохрани господи! Это что ж будет тогда? (Плачет.)
Б О Л Ь Ш О В. Да об чем же ты плачешь-то?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Конечно, Самсон Силыч, я это к примеру говорю — в добрый час молвить, в худой промолчать, от слова не станется; а ведь враг-то силен — горами шатает.
Б О Л Ь Ш О В. Что ж делать-то, братец, уж, знать, такая воля Божия, против её не пойдёшь.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это точно, Самсон Силыч! А всё-таки, по моему глупому рассуждению, пристроить бы до поры до времени Алимпияду Самсоновну за хорошего человека, так уж тогда будет она, по крайности, как за каменной стеной-с. Да главное, чтобы была душа у человека, так он будет чувствовать. А то вон, что сватался за Алимпияду Самсоновну, благородный-то, — и оглобли назад поворотил.
Липочка. Художник П. М. Боклевский. Из фондов ГИМ.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да не могу же я этого сделать, Самсон Силыч. Поймите вы из этого: не такой я совсем человек! Другому, Самсон Силыч, конечно, это всё равно-с, ему хоть трава не расти, а уж я не могу-с, сами изволите видеть-с, хлопочу я али нет-с. Как чёрт какой, убиваюсь я теперича из-за вашего дела-с, потому что не такой я человек-с. Жалеючи вас это делается, и не столько вас, сколько семейство ваше. Сами изволите знать, Аграфена Кондратьевна дама изнеженная, Алимпияда Самсоновна барышня, каких в свете нет-с…
Б О Л Ь Ш О В. Неужто и в свете нет? Уж ты, брат, не того ли?..
П О Д Х А Л Ю З И Н. Чего-с?.. Нет, я ничего-с!..
Б О Л Ь Ш О В. То-то, брат, ты уж лучше откровенно говори. Влюблён ты, что ли, в Алимпияду Самсоновну?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Вы, Самсон Силыч, может, шутить изволите.
Б О Л Ь Ш О В. Что за шутка! Я тебя без шуток спрашиваю.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Помилуйте, Самсон Силыч, смею ли я это подумать-с.
Б О Л Ь Ш О В. А что ж бы такое не сметь-то? Что она, княжна, что ли, какая?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Хотя и не княжна, да как бымши вы моим благодетелем и вместо отца родного… Да нет, Самсон Силыч, помилуйте, как же это можно-с, неужли же я этого не чувствую!
Эскиз костюма Липочки к спектаклю «Свои люди — сочтемся» ТЮЗа (Москва). 1932 г. Художник М. С. Варпех. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Б О Л Ь Ш О В. Экой ты, братец, глупый! Кабы я тебя не любил, нешто бы я так с тобой разговаривал? Понимаешь ли ты, что я могу на всю жизнь тебя счастливым сделать!
П О Д Х А Л Ю З И Н. А нешто я вас не люблю, Самсон Силыч, больше отца родного? Да накажи меня Бог!.. Да что я за скотина!
Б О Л Ь Ш О В. Ну, а дочь любишь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Изныл весь-с! Вся дута-то у меня перевернулась давно-с!
Б О Л Ь Ш О В. Ну, а коли душа перевернулась, так мы тебя поправим. Владей, Фаддей, нашей Маланьей.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Тятенька, за что жалуете? Но стою я этого, не стою! И физиономия у меня совсем не такая.
Б О Л Ь Ш О В. Ну её, физиономию! А вот я на тебя всё имение переведу, так после кредиторы-то и пожалеют, что по двадцати пяти копеек не взяли.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Еще как пожалеют-то-с!
Б О Л Ь Ш О В. Ну, ты ступай теперь в город, а ужотко заходи к невесте: мы над ними шутку подшутим.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Слушаю, тятенька-с! (Уходит.)
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся». 1940-е гг. Художник А. Ф. Черняков. Из фондов Музея изобразительных искусств Республики Карелия.