СВОИ ЛЮДИ — СОЧТЕМСЯ
Декорация первого действия.
Б О Л Ь Ш О В (входит и садится на кресло, несколько времени смотрит по углам и зевает). Вот она, жизнь-то; истинно сказано: суета сует и всяческая суета. Чёрт знает, и сам не разберёшь, чего хочется. Вот бы и закусил что-нибудь, да обед испортишь, а и так-то сидеть одурь возьмёт. Али чайком бы, что ль, побаловать. (Молчание.) Вот так-то и всё: жил, жил человек, да вдруг и помер — так всё прахом и пойдет. Ох, Господи, Господи! (Зевает и смотрит по углам.)
Аграфена Кондратьевна и Липочка (разряженная).
Б О Л Ь Ш О В. Проедет и парочкой — не великого полёта помещица!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Уж известно, не енаральская* дочь, а всё, как есть, красавица!.. Да приголубь ребенка-то, что как медведь бурчишь.
Б О Л Ь Ш О В. А как мне ещё приголубливать-то? Ручки, что ль, лизать, в ножки кланяться? Во какая невидаль! Видали мы и понаряднее.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да ты что видал-то? Так что-нибудь, а ведь это дочь твоя, дитя кровная, каменный ты человек.
Б О Л Ь Ш О В. Что ж что дочь? Слава Богу — обута, одета, накормлена; чего ей ещё хочется?
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Чего хочется! Да ты, Самсон Силыч, очумел, что ли? Накормлена! Мало ли что накормлена! По христианскому закону всякого накормить следствует; и чужих призирают*, не токмо что своих, — а ведь это и в люди сказать грех: как ни на есть, родная детища!
Б О Л Ь Ш О В. Знаем, что родная, да чего ж ей ещё? Что ты мне притчи эти растолковываешь? Не в рамку же её вделать! Понимаем, что отец.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да коли уж ты, батюшка, отец, так не будь свекором! Пора, кажется, в чувство прийти; расставаться скоро приходится, а ты и доброго слова не вымолвишь; должен бы на пользу посоветовать что-нибудь такое житейское. Нет в тебе никакого обычаю родительского!
Эскиз грима Большова к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Бог создал! Да сам-то ты что? Ведь и она, кажется, создания Божеская, али нет? Не животная какая-нибудь, прости господи!.. Да спроси у неё что-нибудь.
Б О Л Ь Ш О В. А что я за спрос? Гусь свинье не товарищ: как хотите, так и делайте.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да на деле-то уж не спросим, ты покедова-то вот. Человек приедет чужой-посторонний, всё-таки, как хочешь примеривай, а мужчина — не женщина — в первый-то раз наедет, не видамши-то его.
Б О Л Ь Ш О В. Сказано, что отстань.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Отец ты эдакой, а ещё родной называешься! Ах ты, дитятко моя заброшенная, стоишь, словно какая сиротинушка, приклонивши головушку. Отступились от тебя, да и знать не хотят. Присядь, Липочка, присядь, душечка, ненаглядная моя сокровища! (Усаживает.)
Л И П О Ч К А. Ах, отстаньте, маменька! Измяли совсем.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ну, так я на тебя издальки посмотрю!
Л И П О Ч К А. Пожалуй, смотрите, да только не фантазируйте! Фи, маменька, нельзя одеться порядочно: вы тотчас расчувствоваетесь.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Так, так, дитятко! Да как взгляну-то на тебя, так ведь эта жалости подобно.
Л И П О Ч К А. Что ж, надо ведь когда-нибудь.
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Л И П О Ч К А. Вот вы вдруг и расплакались! Право, как не стыдно, маменька! Что там за дурак?
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А (плача). Да уж это, так говорится, — к слову пришлось.
Б О Л Ь Ш О В. А об чём бы ты это, слышно, разрюмилась? Вот спросить тебя, так сама не знаешь.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Не знаю, батюшка, ох, не знаю: такой стих нашёл.
Б О Л Ь Ш О В. То-то вот сдуру. Слёзы у вас дёшевы.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ох, дёшевы, батюшка, дёшевы; и сама знаю, что дёшевы, да что ж делать-то?
Л И П О Ч К А. Фи, маменька, как вы вдруг! Полноте! Ну, вдруг приедет — что хорошего!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Перестану, дитятко, перестану; сейчас перестану!
Эскиз костюма Липочки к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Те же и Устинья Наумовна.
Целуются.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. А уж мы заждались тебя.
Л И П О Ч К А. Что, Устинья Наумовна, скоро приедет?
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Виновата, сейчас провалиться, виновата! А дела-то наши, серебряные, не очень хороши!
Л И П О Ч К А. Как? Что такое за новости?
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Что ты ещё там выдумала?
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. А то, бралиянтовые, что жених-то наш что-то мнётся.
Б О Л Ь Ш О В. Ха, ха, ха! А еще сваха! Где тебе сосватать!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Упёрся, как лошадь, — ни тпру, ни ну; слова от него не добьешься путного.
Л И П О Ч К А. Да что ж это, Устинья Наумовна? Да как же это ты, право!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ах, батюшки! Да как же это быть-то?
Л И П О Ч К А. Да давно ль ты его видела?
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Нынче утром была. Вышел как есть в одном шлафорке*; а уж употчевал* — можно чести приписать. И кофию велел, и ромку-то, а уж сухарей навалил — видимо-невидимо. Кушайте, говорит, Устинья Наумовна! Я было об деле-то, знаешь ли, — надо, мол, чем-нибудь порешить; ты, говорю, нынче хотел ехать обзнакомиться-то; а он мне на это ничего путного не сказал. Вот, говорит, подумамши, да посоветамшись, а сам только что опояску* поддергивает.
Эскиз грима Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. И в самом деле, что он ломается-то? Мы разве хуже его?
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. А, лягушка его заклюй, нешто мы другого не найдем?
Б О Л Ь Ш О В. Ну, уж ты другого-то не ищи, а то опять то же будет. Уж другого-то я вам сам найду.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да, найдешь, на печи-то сидя; ты уж и забыл, кажется, что у тебя дочь-то есть.
Б О Л Ь Ш О В. А вот увидишь!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Что увидать-то! Увидать-то нечего! Уж не говори ты мне, пожалуйста, не расстроивай ты меня. (Садится.)
Большов хохочет. Устинья Наумовна отходит с Липочкой на другую сторону сцены. Устинья Наумовна рассматривает её платье.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ишь ты, как вырядилась, — платьице-то на тебе какое авантажное*. Уж не сама ль смастерила?
Л И П О Ч К А. Вот ужасно нужно самой! Что мы, нищие, что ли, по-твоему? А мадамы-то* на что?
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Фу ты, уж и нищие! Кто тебе говорит такие глупости? Тут рассуждают об хозяйстве, что не сама ль, дескать, шила, — а то, известное дело, и платье-то твое дрянь.
Аграфена Кондратьевна и Липочки. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Что это ты так разъерепенилась?
Л И П О Ч К А. Вот оказия! Стану я терпеть такую напраслину. Да что я, девчонка, что ли, какая необразованная!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. С чего это ты взяла? Откуда нашел на тебя эдакой каприз? Разве я хулю твое платье? Чем не платье — и всякий скажет, что платье. Да тебе-то оно не годится, по красоте-то твоей совсем не такое надобно, — исчезни душа, коли лгу. Для тебя золотого мало: подавай нам шитое жемчугом. Вот и улыбнулась, изумрудная! Я ведь знаю, что говорю!
Т И Ш К А (входит). Сысой Псович приказали спросить, можно ли, дескать, взойти. Они тамотка, у Лазаря Елизарыча.
Б О Л Ь Ш О В. Пошёл, зови его сюда, и с Лазарем.
Тишка уходит.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Что ж, недаром же закуска-то приготовлена — вот и закусим. А уж тебе, чай, Устинья Наумовна, давно водочки хочется?
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Известное дело — адмиральский час* — самое настоящее время.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ну, Самсон Силыч, трогайся с места-то, что так-то сидеть.
Б О Л Ь Ш О В. Погоди, вот те подойдут — еще успеешь.
Л И П О Ч К А. Я, маменька, пойду разденусь.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Поди, дитятко, поди.
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Какой там еще жених, — полно дурачиться-то.
Б О Л Ь Ш О В. Погоди, Липа, жених приедет.
Л И П О Ч К А. Кто же это, тятенька? Знаю я его или нет?
Б О Л Ь Ш О В. А вот увидишь, так, может, и узнаешь.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Что ты его слушаешь, какой там еще шут приедет! Так язык чешет.
Б О Л Ь Ш О В. Говорят тебе, что приедет, так уж я, стало быть, знаю, что говорю.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Коли кто в самом деле приедет, так уж ты бы путем говорил, а то приедет, приедет, а бог знает, кто приедет. Вот всегда так.
Л И П О Ч К А. Ну, так я, маменька, останусь. (Подходит к зеркалу и смотрится, потом к отцу.) Тятенька!
Б О Л Ь Ш О В. Что тебе?
Л И П О Ч К А. Стыдно сказать, тятенька!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Что за стыд, дурочка! Говори, коли что нужно.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Стыд не дым — глаза не выест.
Л И П О Ч К А. Нет, ей-богу, стыдно!
Эскиз грима Тишки к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Б О Л Ь Ш О В. Ну закройся, коли стыдно.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Шляпку, что ли, новую хочется?
Л И П О Ч К А. Вот и не угадали, вовсе не шляпку.
Б О Л Ь Ш О В. Так чего ж тебе?
Л И П О Ч К А. Выдти замуж за военного!
Эскиз декорации «Чайный стол у дивана» в доме Большова к спектаклю «Свои люди — сочтемся». Художник В. Н. Говоров. Из фондов Ивановского областного художественного музея.
Б О Л Ь Ш О В. Эк ведь что вывезла!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Акстись, беспутная! Христос с тобой!
Л И П О Ч К А. Что ж, — ведь другие выходят же.
Б О Л Ь Ш О В. Ну и пускай их выходят, а ты сиди у моря да жди погодки.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да ты у меня и заикаться не смей! Я тебе и родительского благословенья не дам.
Те же и Лазарь, Рисположенский и Фомииишна (у дверей)
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Здравствуйте, батюшка Самсон Силыч! Здравствуйте, матушка Аграфена Кондратьевна! Олимпиада Самсоновна, здравствуйте!
Б О Л Ь Ш О В. Здравствуй, братец, здравствуй! Садиться, милости просим! Садись и ты, Лазарь!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Закусить не угодно ли? А у меня закусочка приготовлена.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Отчего ж, матушка, не закусить; я бы теперь рюмочку выпил.
Б О Л Ь Ш О В. А вот сейчас пойдём все вместе, а теперь пока побеседуем маненько.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Отчего ж и не побеседовать! Вот, золотые мои, слышала я, будто в газете напечатано, правда ли, нет ли, что другой Бонапарт народился*, и будто бы, золотые мои…
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Так об чём же, яхонтовый?
Б О Л Ь Ш О В. А о том, что лета наши подвигаются преклонные, здоровье тоже ежеминутно прерывается, и един Создатель только ведает, что будет вперёд: то и положили мы ещё при жизни своей отдать в замужество единственную дочь нашу, и в рассуждении приданого тоже можем надеяться, что она не страмит* нашего капитала и происхождения, а равномерно и перед другими прочими.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ишь ведь, как сладко рассказывает, бралиянтовый.
Б О Л Ь Ш О В. А так как теперь дочь наша здесь налицо, и при всем том, будучи уверены в честном поведении и достаточности нашего будущего зятя, что для нас оченно чувствительно, в рассуждении Божеского благословения, то и назначаем его теперича в общем лицезрении. Липа, поди сюда.
Л И П О Ч К А. Что вам, тятенька, угодно?
Б О Л Ь Ш О В. Поди ко мне, не укушу, — небось. Ну, теперь ты, Лазарь, ползи.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Давно готов-с!
Б О Л Ь Ш О В. Ну, Липа, давай руку!
Л И П О Ч К А. Как, что это за вздор? С чего это вы выдумали?
Б О Л Ь Ш О В. Хуже, как силой возьму!
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!*
Эскиз костюма Устиньи Наумовны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ирбитского драматического театра им. А. Н. Островского. 2020 г. Художник В. А. Моор. Из фондов Ирбитского музея изобразительных искусств.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Господи, да что ж это такое?
Л И П О Ч К А. Не хочу, не хочу! Не пойду я за такого противного!
Ф О М И Н И Ш Н А. С нами крестная сила!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Видно, тятенька, не видать мне счастия на этом свете! Видно, не бывать-с по вашему желанию!
Б О Л Ь Ш О В (берет Липочку насильно за руку и Лазаря). Как же не бывать, коли я того хочу? На что ж я и отец, коли не приказывать? Даром, что ли, я её кормил?
Б О Л Ь Ш О В. Знай сверчок свой шесток! Не твое дело! Ну, Липа! Вот тебе жених! Прошу любить да жаловать! Садитесь рядком да потолкуйте ладком — а там честным пирком да за свадебку.
Л И П О Ч К А. Как же, нужно мне очень с неучем сидеть! Вот оказия!
Б О Л Ь Ш О В. А не сядешь, так насильно посажу да заставлю жеманиться*.
Л И П О Ч К А. Где это видано, чтобы воспитанные барышни выходили за своих работников?
Б О Л Ь Ш О В. Молчи лучше! Велю, так и за дворника выдешь. (Молчание.)
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Вразуми, Аграфена Кондратьевна, что это за беда такая.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Сама, родная, затмилась, ровно чулан какой. И понять не могу, откуда это такое взялось?
Ф О М И Н И Ш Н А. Господи! Семой десяток живу, сколько свадьб праздновала, а такой скверности не видывала.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. За что ж вы это, душегубцы, девку-то опозорили?
Б О Л Ь Ш О В. Да, очень мне нужно слушать вашу фанаберию*. Захотел выдать дочь за приказчика, и поставлю на своём, и разговаривать не смей; я и знать никого не хочу. Вот теперь закусить пойдемте, а они пусть побалясничают, может быть и поладят как-нибудь.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Пойдемте, Самсон Силыч, и я с вами для компании рюмочку выпью. А уж это, Аграфена Кондратьевна, первый долг, чтобы дети слушались родителей. Это не нами заведено, не нами и кончится.
Эскиз грима Фоминишны к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Встают и уходят все, кроме Липочки, Подхалюзина и Аграфены Кондратьевны.
Л И П О Ч К А. Да что же это, маменька, такое? Что я им, кухарка, что ли, досталась? (Плачет.)
П О Д Х А Л Ю З И Н. Маменька-с! Вам зятя такого, который бы вас уважал и, значит, старость вашу покоил, — окромя меня, не найтить-с.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Да как это ты, батюшке?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Маменька-с! В меня Бог вложил такое намерение, по тому самому-с, что другой вас, маменька-с, и знать не захочет, а я по гроб моей жизни (плачет) должен чувствовать-с.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ах, батюшко! Да как же это быть?
Б О Л Ь Ш О В (из двери). Жена, поди сюда!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Сейчас, батюшко, сейчас!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Вы, маменька, вспомните это слово, что я сейчас сказал.
Аграфена Кондратьевна уходит.
Липочка и Подхалюзин. Молчание.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Алимпияда Самсоновна-с! Алимпияда Самсоновна! Но, кажется, вы мною гнушаетесь! Скажите хоть одно слово-с! Позвольте вашу ручку поцеловать.
Л И П О Ч К А. Вы дурак необразованный!
П О Д Х А Л Ю З И Н. За что вы, Алимпияда Самсоновна, обижать изволите-с?
Л И П О Ч К А. Я вам один раз навсегда скажу, что не пойду я за вас, — не пойду.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Это как вам будет угодно-с! Насильно мил не будешь. Только я вам вот что доложу-с…
Л И П О Ч К А. Я вас слушать не хочу, отстаньте от меня! Как бы вы были учтивый кавалер: вы видите, что я ни за какие сокровища не хочу за вас идти, — вы бы должны отказаться.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Вот вы, Алимпияда Самсоновна, изволите говорить: отказаться. Только если я откажусь, что потом будет-с?
Л И П О Ч К А. А то и будет, что я выйду за благородного.
П О Д Х А Л Ю З И Н. За благородного-с! Благородный-то без приданого не возьмет.
Л И П О Ч К А. Как без приданого? Что вы городите-то! Посмотрите-ко, какое у меня приданое-то, — в нос бросится.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Тряпки-то-с! Благородный тряпок-то не возьмет. Благородному-то деньги нужны-с.
Л И П О Ч К А. Что ж! Тятенька и денег даст!
Эскиз грима Подхалюзина к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
Л И П О Ч К А. Как банкрут? А дом-то, а лавки?
П О Д Х А Л Ю З И Н. А дом-то и лавки — мои-с!
Л И П О Ч К А. Ваши?! Подите вы! Что вы меня дурачить хотите? Глупее себя нашли!
П О Д Х А Л Ю З И Н. А вот у нас законные документы есть! (Вынимает.)
Л И П О Ч К А. Так вы купили у тятеньки?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Купил-с!
Л И П О Ч К А. Где же вы денег взяли?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Денег! У нас, слава богу, денег-то побольше, чем у какого благородного.
Л И П О Ч К А. Что ж это такое со мной делают? Воспитывали, воспитывали, потом и обанкрутились!
Молчание.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, положим, Алимпияда Самсоновна, что вы выйдете и за благородного — да что ж в этом будет толку-с? Только одна слава, что барыня, а приятности никакой нет-с. Вы извольте рассудить-с: барыни-то часто сами на рынок пешком ходят-с. А если и выедут-то куда, так только слава, что четверня-то*, а хуже одной-с купеческой-то. Ей-богу, хуже-с. Одеваются тоже не больно пышно-с. А если за меня-то вы, Алимпняда Самсоновна, выйдете-с,
так первое слово: вы и дома-то будете в шелковых платьях ходить-с,
а в гости али в театр-с — окромя бархатных, и надевать не станем. В
Эскиз грима Липочки к спектаклю «Свои люди - сочтемся» Государственного академического театра драмы (Петроград). Постановка не осуществлена. 1923 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
рассуждении шляпок или салопов* — не будем смотреть на разные дворянские приличия, а наденем какую чудней! Лошадей заведем орловских*. (Молчание.) Если вы насчёт физиономии сумневаетесь, так это, как вам будет угодно-с, мы также и фрак* наденем да бороду обреем*, либо так подстрижем, по моде-с, это для нас всё одно-с.
Л И П О Ч К А. Да вы все перед свадьбой так говорите, а там и обманете.
П О Д Х А Л Ю З И Н. С места не сойти, Алимпияда Самсоновна! Анафемой* хочу быть, коли лгу! Да это что-с, Алимпияда Самсоновна, нешто мы в эдаком доме будем жить? В Каретном Ряду* купим-с, распишем как: на потолках это райских птиц нарисуем, сиренов*, капидонов разных — поглядеть только будут деньги давать.
Л И П О Ч К А. Нынче уж капидонов-то не рисуют.
«Чаепитие». Художник Б. М. Кустодиев.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Ну, так мы пукетами* пустим. (Молчание.) Было бы только с вашей стороны согласие, а то мне в жизни ничего не надобно. (Молчание.) Как я несчастлив в своей жизни, что не могу никаких комплиментов говорить.
Л И П О Ч К А. Для чего вы, Лазарь Елизарыч, по-французски не говорите?
П О Д Х А Л Ю З И Н. А для того, что нам не для чего. (Молчание.) Осчастливьте, Алимпияда Самсоновна, окажите эдакое благоволение-с. (Молчание.) Прикажите на колени стать.
Л И П О Ч К А. Станьте!
Подхалюзин становится.
Вот у вас какая жилетка скверная!
Л И П О Ч К А. Дайте подумать.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да об чём же думать-с?
Л И П О Ч К А. Как же можно не думать?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да вы не думамши.
Л И П О Ч К А. Знаете что, Лазарь Елизарыч!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что прикажете-с?
Л И П О Ч К А. Увезите меня потихоньку.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да зачем же потихоньку-с, когда так тятенька с маменькой согласны?
Л И П О Ч К А. Да так делают. Ну, а коли не хотите увезти, — так уж, пожалуй, и так.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Алимпияда Самсоновна! Позвольте ручку поцеловать! (Целует, потом вскакивает и подбегает к двери.) Тятенька-с!..
Л И П О Ч К А. Лазарь Елизарыч, Лазарь Елизарыч! Подите сюда!
П О Д Х А Л Ю З И Н. Что вам угодно-с?
Л И П О Ч К А. Ах, если бы вы знали, Лазарь Елизарыч, какое мне житье здесь! У маменьки семь пятниц на неделе; тятенька как не пьян, так молчит, а как пьян, так прибьет того и гляди. Каково это терпеть образованной барышне! Вот как бы я вышла за благородного, так я бы и уехала из дому и забыла бы обо всем этом. А теперь все опять пойдет по-старому.
Эскиз костюма Олимпиады Самсоновны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Второго драматического театра Группы советских войск в Германии (Потсдам). 1951 г. Художник С. Я. Лагутин. Из фондов ГЦТМ им. А.А.Бахрушина.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Нет-с, Алимпияда Самсоновна, не будет этого! Мы, Алимпияда Самсоновна, как только сыграем свадьбу, так перейдем в свой дом-с. А уж мы им-то командовать не дадим-с. Нет, уж теперь кончено-с! Будет-с с них — почудили на своём веку, теперь нам пора!
Л И П О Ч К А. Да вы такие робкие, Лазарь Елизарыч, вы не посмеете тятеньке ничего сказать, а с благородным-то они немного наговорили бы.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Оттого и робкий-с, что было дело подначальное — нельзя-с. Прекословить не смею. А как заживем своим домом, так никто нам не указ. А вот вы всё про благородных говорите. Да будет ли вас так любить благородный, как я буду любить? Благородный-то поутру на службе, а вечером по клубам шатается, а жена должна одна дома без всякого удовольствия сидеть. А смею ли я так поступать? Я всю жизнь должен стараться, как вам всякое удовольствие доставить.
Л И П О Ч К А. Так смотрите же, Лазарь Елизарыч, мы будем жить сами по себе, а они сами по себе. Мы заведем все по моде, а они — как хотят.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Уж это как и водится-с.
Л И П О Ч К А. Ну, теперь зовите тятеньку. (Встает и охорашивается перед зеркалом.)
П О Д Х А Л Ю З И Н. Тятенька-с! Тятенька-с! Маменька-с!..
Те же, Большов и Аграфена Кондратьевна.
П О Д Х А Л Ю З И Н (идёт навстречу Самсону Силычу и бросается к нему в объятия). Алимпияда Самсоновна согласны-с!
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Бегу, батюшко, бегу.
Б О Л Ь Ш О В. Ну, вот и дело! То-то же. Я знаю, что делаю, уж не вам меня учить.
П О Д Х А Л Ю З И Н (к Аграфене Кондратьевне). Маменька-с! Позвольте ручку поцеловать.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Целуй, батюшко, обе чистые. Ах ты, дитятко, да как же это давеча-то так, а? Ей-богу! Что ж это такое? А уж я и не знала, как это дело и рассудить-то. Ах, ненаглядная ты моя!
«Смотрины». Художник С. Ю. Судейкин.
Л И П О Ч К А. Я совсем, маменька, не воображала, что Лазарь Елизарыч такой учтивый кавалер! А теперь вдруг вижу, что он гораздо почтительнее других.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Вот то-то же, дурочка! Уж отец тебе худа не пожелает. Ах ты, голубушка моя! Эка ведь притча-то, а? Ах, матушки вы мои! Что ж это такое? Фоминишна! Фоминишна!
Ф О М И Н И Ш Н А. Бегу, бегу, матушка, бегу. (Входит.)
Б О Л Ь Ш О В. Постой ты, таранта! Вот вы садитесь рядом, — а мы на вас посмотрим. Да подай-ко ты нам бутылочку шипучки*.
Подхалюзин и Липочка садятся.
Ф О М И Н И Ш Н А. Сейчас, батюшка, сейчас! (Уходит.)
Те же, Устинья Наумовна и Рисположенский.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Поздравь жениха-то с невестой, Устинья Наумовна! Вот Бог привёл на старости лет, дожили до радости.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Да чем же поздравить-то вас, изумрудные? Сухая ложка рот дерет.
Б О Л Ь Ш О В. А вот мы тебе горлышко промочим.
Те же, Фоминишна и Тишка (с вином на подносе).
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Вот это дело другого рода. Ну, дай вам Бог жить да молодеть, толстеть да богатеть. (Пьет.) Горько, бралиянтовые!
Липочка и Лазарь целуются.
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Б О Л Ь Ш О В. Дай-ко я поздравлю. (Берёт бокал.)
Липочка и Лазарь встают.
Живите, как знаете, — свой разум есть. А чтоб вам жить-то было не скучно, так вот тебе, Лазарь, дом и лавки пойдут вместо приданого, да из наличного отсчитаем.
Б О Л Ь Ш О В. Что тут миловать-то! Свое добро, сам нажил. Кому хочу — тому и даю. Наливай еще!
Тишка наливает.
Да что тут разговаривать-то. На милость суда нет. Бери все, только нас со старухой корми да кредиторам заплати копеек по десяти.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Стоит ли, тятенька, об этом говорить-с. Нешто я не чувствую? Свои люди — сочтёмся!
Б О Л Ь Ш О В. Говорят тебе, бери всё, да и кончено дело. И никто мне не указ! Заплати только кредиторам. Заплатишь?
П О Д Х А Л Ю З И Н. Помилуйте, тятенька, первый долг-с!
Б О Л Ь Ш О В. Только ты смотри — им много-то не давай. А то ты, чай, рад сдуру-то всё отдать.
П О Д Х А Л Ю З И Н. Да уж там, тятенька, как-нибудь сочтёмся. Помилуйте, свои люди.
Б О Л Ь Ш О В. То-то же! Ты им больше десяти копеек не давай. Будет с них… Ну, поцелуйтеся!
Липочка и Лазарь целуются.
А Г Р А Ф Е Н А К О Н Д Р А Т Ь Е В Н А. Ах, голубчики вы мои! Да как же это так? Совсем вот как полоумная.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А.
Уж и где же это видано,
Уж и где же это слыхано,
Чтобы курочка бычка родила,
Поросеночек яичко снес!
Эскиз костюма Аграфены Кондратьевны к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Наливает, вина и подходит к Рисположенскому.
Рисположенский кланяется и отказывается.
Б О Л Ь Ш О В. Выпей, Сысой Псоич, на радости!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Не могу, Самсон Силыч, — претит.
Б О Л Ь Ш О В. Полно ты! Выпей на радости.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ещё туда же, ломается!
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Претит, Самсон Силыч! Ей-богу, претит. Вот я водочки рюмочку выпью! А это натура не принимает. Уж такая слабая комплекция.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А. Ах ты, проволочная шея! Ишь ты — у него натура не принимает! Да давайте я ему за шиворот вылью, коли не выпьет.
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Неприлично, Устинья Наумовна! Даме это неприлично. Самсон Силыч! Не могу-с! Разве бы я стал отказываться? Хе, хе, хе, да что ж я за дурак, чтобы я такое невежество сделал; видали мы людей-то, знаем, как жить; вот я от водочки никогда не откажусь, пожалуй, хоть теперь рюмочку выпью! А этого не могу — потому претит. А вы, Самсон Силыч, бесчинства не допускайте, обидеть недолго, а не хорошо.
Б О Л Ь Ш О В. Хорошенько его, Устинья Наумовна, хорошенько!
Рисположенский бежит.
У С Т И Н Ь Я Н А У М О В Н А (ставит, вино на стол). Врешь, купоросная душа, не уйдешь! (Прижимает его в угол и хватает за шиворот.)
Р И С П О Л О Ж Е Н С К И Й. Караул!!
Все хохочут.
Эскиз костюма Большова к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов СПбГТБ.
Эскиз декорации к спектаклю «Свои люди — сочтемся» Ленинградского передвижного драматического театра. 1938 г. Художник И. С. Белицкий. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
