А. Н. Островский
СЕМЕЙНАЯ КАРТИНА
пьеса в 1 действии
Действующие лица:
Антип Антипыч Пузатов,
купец, 35 лет
купец, 35 лет
Матрёна Савишна,
его жена, 25 лет
его жена, 25 лет
Марья Антиповна,
сестра Пузатова, девица, 19 лет
сестра Пузатова, девица, 19 лет
Парамон Ферапонтыч Ширялов,
купец, 60 лет
Степанида Трофимовна,
мать Пузатова, 60 лет
Дарья,
горничная Пузатовых
Комната в доме Пузатова, меблированная без вкуса; над диваном портреты, на потолке райские птицы, на окнах разноцветное драпри и бутылки с настойкой. У окна, за пяльцами, сидит Марья Антиповна.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А (шьёт и поёт вполголоса).
Чёрный цвет, мрачный цвет,
Ты мне мил завсегда.*
(Задумывается и оставляет работу). Вот уж и лето проходит, и сентябрь на дворе, а ты сиди в четырёх стенах, как монашенка какая-нибудь, и к окошку не подходи. Куда как антиресно! (Молчание). Что ж, пожалуй, не пускайте! запирайте на замок! тиранствуйте! А мы с сестрицей отпросимся ко всенощной в монастырь*, разоденемся, а сами в Парк* отличимся либо в Сокольники*. Надо как-нибудь на хитрости подыматься. (Работает. Молчание). Что ж это нынче Василий Гаврилыч ни разу мимо не прошёл?.. (Смотрит в окно). Сестрица! Сестрица! Офицер идет!.. Поскорей, сестрица!.. С белым пером!*
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А (вбегает). Где, Маша, где?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Вот, посмотрите. (Смотрят обе). Кланяется. Ах, какой! (Прячутся за окно).
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Какой хорошенький!
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Сестрица, посидимте здесь: может быть, назад поедет.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. И, что ты, Маша! Приучишь его, он и будет каждый день по пяти раз мимо ездить. После с ним и не развяжешься. Уж я этих военных-то знаю. Вон Анна Марковна приучила гусара: он ездит мимо, а она поглядывает да улыбается. Что ж, сударыня моя: он в сени* верхом и въехал.
Чёрный цвет, мрачный цвет,
Ты мне мил завсегда.*
(Задумывается и оставляет работу). Вот уж и лето проходит, и сентябрь на дворе, а ты сиди в четырёх стенах, как монашенка какая-нибудь, и к окошку не подходи. Куда как антиресно! (Молчание). Что ж, пожалуй, не пускайте! запирайте на замок! тиранствуйте! А мы с сестрицей отпросимся ко всенощной в монастырь*, разоденемся, а сами в Парк* отличимся либо в Сокольники*. Надо как-нибудь на хитрости подыматься. (Работает. Молчание). Что ж это нынче Василий Гаврилыч ни разу мимо не прошёл?.. (Смотрит в окно). Сестрица! Сестрица! Офицер идет!.. Поскорей, сестрица!.. С белым пером!*
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А (вбегает). Где, Маша, где?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Вот, посмотрите. (Смотрят обе). Кланяется. Ах, какой! (Прячутся за окно).
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Какой хорошенький!
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Сестрица, посидимте здесь: может быть, назад поедет.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. И, что ты, Маша! Приучишь его, он и будет каждый день по пяти раз мимо ездить. После с ним и не развяжешься. Уж я этих военных-то знаю. Вон Анна Марковна приучила гусара: он ездит мимо, а она поглядывает да улыбается. Что ж, сударыня моя: он в сени* верхом и въехал.
Марья Антиповна. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Ах, страм какой!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. То-то и есть! Ничего такого не было, а слава-то по всей Москве пошла… (Смотрит в окно). Ну, Маша, Дарья идёт. Что-то она скажет?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Ах, сестрица, как бы она маменьке не попалась!
Вбегает Дарья.
Д А Р Ь Я. Ну, матушка Матрена Савишна, совсем было попалась! Бегу я, сударыня, на лестницу, а Степанида Трофимовна прямёхонько так-таки тут и была. Ну, за шёлком, мол, в лавочку бегала. А то ведь она у нас до всего доходит. Вот вчерась приказчик Петруша…
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да они-то что ж?
Д А Р Ь Я. Да! кланяться приказали. Вот, сударыня, прихожу я к ним: Иван Петрович на диване лежит, а Василий Гаврилыч на постели… или, бишь, Василий Гаврилыч на диване. Табаком накурили*, сударыня, — не продохнёшь просто.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Да что говорили-то?
Д А Р Ь Я. А говорили-то, сударыня ты моя, чтобы непременно, говорит, нынче в Останкино* приезжали, этак в вечерни, говорит. Да ты, говорит, Дарья, скажи, чтобы беспременно приезжали, хоть и дождик будет, всё бы приезжали.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Что ж, сестрица, поедемте!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ну, так ты, Дарья, беги опять да скажи, что, мол, приедут.
Д А Р Ь Я. Слушаю-с. Больше ничего-с?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да скажи, Даша, что принесите, мол, каких-нибудь книжечек почитать; дескать, барышня просит.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да они-то что ж?
Д А Р Ь Я. Да! кланяться приказали. Вот, сударыня, прихожу я к ним: Иван Петрович на диване лежит, а Василий Гаврилыч на постели… или, бишь, Василий Гаврилыч на диване. Табаком накурили*, сударыня, — не продохнёшь просто.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Да что говорили-то?
Д А Р Ь Я. А говорили-то, сударыня ты моя, чтобы непременно, говорит, нынче в Останкино* приезжали, этак в вечерни, говорит. Да ты, говорит, Дарья, скажи, чтобы беспременно приезжали, хоть и дождик будет, всё бы приезжали.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Что ж, сестрица, поедемте!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ну, так ты, Дарья, беги опять да скажи, что, мол, приедут.
Д А Р Ь Я. Слушаю-с. Больше ничего-с?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да скажи, Даша, что принесите, мол, каких-нибудь книжечек почитать; дескать, барышня просит.
«Купчиха с зеркалом». 1918 г. Художник Б. М. Кустодиев.
Д А Р Ь Я. Слушаю-с. Больше ничего?.. Ах, сударыня! Я было и забыла совсем. Иван-то Петрович приказывал: да скажи, говорит, чтобы мадеры* привезли; хорошо, говорит, на вольном воздухе.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Хорошо, хорошо, привезём!
Д А Р Ь Я (подходит к Матрёне Савишне и говорит вполголоса). Да ещё, Матрена Савишна, Василий-то Гаврилыч говорит Ивану Петровичу: конечно, говорит, твое дело другое и, говорит, Матрёна Савишна женщина замужняя… ну, и всё такое… А Марья-то Антиповна, говорит, девушка… не то чтобы что, либо что. А это, говорит, полагать надо, баластво одно. И, говорит, того и гляди, что за бородача* за какого-нибудь выдадут. А выходит, говорит, хлопотать не из чего. Не то что насчёт чего… ну, сами понимаете… А я, говорит, человек бедный… Кабы жениться, я, говорит, не прочь. Да, говорит, не с нашим рылом да в калачный ряд*. Это Василий-то Гаврилыч Ивану Петровичу говорит. Твоё, говорит, дело другое. Матрёна Савишна женщина замужняя… с чиновником всё может случиться… зима, говорит… ну, и шуба енотовая*. Как ни на есть…
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ах ты, дура! А ты бы сказала, что, мол…
Д А Р Ь Я (прислушиваясь). Никак, матушка, сам приехал… (Подходит к окну). Так и есть. На крыльцо лезет.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ну, так ты ужо сбегай, когда будем чай пить.
Д А Р Ь Я. Слушаю-с.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Хорошо, хорошо, привезём!
Д А Р Ь Я (подходит к Матрёне Савишне и говорит вполголоса). Да ещё, Матрена Савишна, Василий-то Гаврилыч говорит Ивану Петровичу: конечно, говорит, твое дело другое и, говорит, Матрёна Савишна женщина замужняя… ну, и всё такое… А Марья-то Антиповна, говорит, девушка… не то чтобы что, либо что. А это, говорит, полагать надо, баластво одно. И, говорит, того и гляди, что за бородача* за какого-нибудь выдадут. А выходит, говорит, хлопотать не из чего. Не то что насчёт чего… ну, сами понимаете… А я, говорит, человек бедный… Кабы жениться, я, говорит, не прочь. Да, говорит, не с нашим рылом да в калачный ряд*. Это Василий-то Гаврилыч Ивану Петровичу говорит. Твоё, говорит, дело другое. Матрёна Савишна женщина замужняя… с чиновником всё может случиться… зима, говорит… ну, и шуба енотовая*. Как ни на есть…
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ах ты, дура! А ты бы сказала, что, мол…
Д А Р Ь Я (прислушиваясь). Никак, матушка, сам приехал… (Подходит к окну). Так и есть. На крыльцо лезет.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ну, так ты ужо сбегай, когда будем чай пить.
Д А Р Ь Я. Слушаю-с.
Голос из передней: «Жена! А, жена! Матрёна Савишна!».
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Что там?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч (входит). Здраствуй!.. А ты думала, бог знает что! (Целуются). Поцелуй еще… (Заигрывает).
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А (жмётся). Полно дурачиться-то, Антип Антипыч! Перестань! Э! как тебе не стыдно!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Да поцелуй!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ах, отстань ради бога!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Уважь! (Целуются). Ай да жена! Вот люблю! Ай да Матрёна Савишна! (Садится на диван). А знаешь ли что, Матрёна Савишна?
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Что еще?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Хорошо бы теперь чайку выпить-с. (Смотрит в потолок и отдувается).
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Дарья!
Давай самовар, да спроси ключи у Степаниды Трофимовны.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч (входит). Здраствуй!.. А ты думала, бог знает что! (Целуются). Поцелуй еще… (Заигрывает).
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А (жмётся). Полно дурачиться-то, Антип Антипыч! Перестань! Э! как тебе не стыдно!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Да поцелуй!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ах, отстань ради бога!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Уважь! (Целуются). Ай да жена! Вот люблю! Ай да Матрёна Савишна! (Садится на диван). А знаешь ли что, Матрёна Савишна?
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Что еще?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Хорошо бы теперь чайку выпить-с. (Смотрит в потолок и отдувается).
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Дарья!
Входит Дарья.
Давай самовар, да спроси ключи у Степаниды Трофимовны.
«Портрет купца Ф. А. Рахманова». 1826 г. Художник Н. Д. Мыльников.
Дарья уходит. Молчание. Марья Антиповна сидит за пяльцами;
Матрёна Савишна подле нее. Антип Антипыч смотрит по углам и изредка вздыхает.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч (грозно). Жена! поди сюда!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Что еще?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Поди сюда, говорят тебе! (Ударяет по столу кулаком).
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Да что ты, очумел, что ли?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что я с тобой исделаю! (Стучит по столу).
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Да что с тобой? (Робко). Антип Антипыч!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. А! испугалась! (Смеется). Нет, Матрена Савишна, это я так — шутки шучу. (Вздыхает). Что же чайку-то-с?
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Сейчас! Ах, батюшки, авось, не умрешь!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Да что ж так-то сидеть! скука возьмет.
Входит Степанида Трофимовна. Дарья несет самовар.
«Чаепитие». Художник Б. М. Кустодиев.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Вот пострел! Прости господи! Эка угорелая девка! Ну, что ты бежишь-то сломя голову! Ведь над нами не каплет. Да уж и ты-то, отец мой, никак с ума спятил: который ты раз чай-то пить принимаешься! Дома два раза пил да, чай, в городе-то нахлебался! (Наливает чай.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж! Ничего! Что за важность! Не хмельное!* Пили-с. Вот с Брюховым ходили, ходил с Саввой Саввичем. Что ж! Отчего с хорошим человеком чайку не попить? А я нынче, матушка, Брюхова-то рублёв на тысячу оплел. (Берёт чашку).
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Уж где тебе, дитятко! Самого-то, чай, кругом обманывают. За приказчиками ты не смотришь, торговлей не занимаешься. Уж какая это, Антипушка, торговля! С утра до вечера в трактире сидите, брюхо наливаете. Ох! никакого-то, как посмотрю я, у вас порядку нету. Уж вы и меня-то с пути сбили. Поутру самовар со стола не сходит до одиннадцати часов: сначала молодцов* напоишь, в город* отпустишь; потом ты, родимый, подымаешься: тебя-то скоро ли ублаготворишь; потом барыня-то твоя. Не то что к обедне сходить, вы и лба-то перекрестить не дадите, прости господи! Как бы жил ты, Антипушка, по старине-то, как порядочные люди-то живут: встал бы ты в четыре часа, за порядком бы посмотрел, на дворе поглядел бы, и всё такое, и всё как следственно, к обедне бы сходил, голубчик, да и хозяюшку-то свою поднял бы: вставай, мол, полно нежиться-то! Пора за хозяйство приниматься. Да-таки и хорошенько бы. Что смотришь-то на меня? правду говорю, Матрёна Савишна, правду.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Уж вы теперь начнёте!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Уж где тебе, дитятко! Самого-то, чай, кругом обманывают. За приказчиками ты не смотришь, торговлей не занимаешься. Уж какая это, Антипушка, торговля! С утра до вечера в трактире сидите, брюхо наливаете. Ох! никакого-то, как посмотрю я, у вас порядку нету. Уж вы и меня-то с пути сбили. Поутру самовар со стола не сходит до одиннадцати часов: сначала молодцов* напоишь, в город* отпустишь; потом ты, родимый, подымаешься: тебя-то скоро ли ублаготворишь; потом барыня-то твоя. Не то что к обедне сходить, вы и лба-то перекрестить не дадите, прости господи! Как бы жил ты, Антипушка, по старине-то, как порядочные люди-то живут: встал бы ты в четыре часа, за порядком бы посмотрел, на дворе поглядел бы, и всё такое, и всё как следственно, к обедне бы сходил, голубчик, да и хозяюшку-то свою поднял бы: вставай, мол, полно нежиться-то! Пора за хозяйство приниматься. Да-таки и хорошенько бы. Что смотришь-то на меня? правду говорю, Матрёна Савишна, правду.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Уж вы теперь начнёте!
Антип Антипыч и Степанида Трофимовна. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГМТМИ.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Ах, мать моя; да ведь мной только дом-то и держится. Уж не тебе ли хозяйкой быть, сударыня! Нет, погоди, матушка, молода еще, мелко плаваешь! Ну, сама ты посуди: встаёшь ты — стыдно сказать, а грех утаить — в одиннадцатом часу*; а я-то тебя за самоваром изволь дожидаться… а я, сударыня, постарше тебя — так-то-с. Больно барственно, Матрёна Савишна, больно барственно! Уж как ни финти, а барыней не бывать, голубушка ты моя, — все-таки купчиха. Это, сударь ты мой, разрядится, мантилий* да билиндрясы* разные навешает на себя, растопырится, прости господи, распустит хвост-то, как павлин… фу ты, прочь поди… так и шумит! А уж ты, Матрёна Савишна, как ни крахмалься*, а все-таки не барыня… тех же щей, да пожиже влей!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Что ж, не в платочке* же мне ходить, и то сказать!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А ты, сударыня, своим званием не гнушайся.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Что ж, не в платочке* же мне ходить, и то сказать!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А ты, сударыня, своим званием не гнушайся.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Отчего ж не нарядиться, коли есть во что? Ничего. Можно. Что за важность? Да она у меня как разрядится-то, так лучше всякой барыни, вальяжнее, ей-богу! Ведь те всё мелочь; с позволения сказать, взглянуть не на что нашему брату. А она-то у меня таки тово… То есть я… насчет телесного сложения. Ну, и все такое!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Уж ты, Антип Антипыч, заврался, кажется.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Как вам, братец, не стыдно? Всегда конфузите.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж такое? Нешто я что дурное сказал? Что за важность! Иногда и не то скажешь, да с рук сходит. Я как-то вот при генерале* такое словечко ухнул, что самому страшно стало: да что ж делать-то! Не схватишь, да опять не спрячешь. А это я супротив той точки речь веду, что понаряднее все-таки лучше; то есть хоть и не барыня, а все-таки… то есть, на линии*… Что за важность!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Знаю, голубчик, знаю. Да вот как с тобой вместе-то выедет она куда-нибудь, разоденется-то, знаешь ли, да перо-то на сажень* распустит, то-то, чай, она, бедная, думает: эко, дескать, горе моё: муж-то у меня пузастый да бородастый какой, а не фертик*, дескать, какой-нибудь раздушенный да распомаженный!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Чтоб она меня, молодца такого, да променяла на кого-нибудь, красавца-то этакого! (Разглаживает усы.*) Ну-ка, Матрёна Савишна, поцелуйте-с!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Уж ты, Антип Антипыч, заврался, кажется.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Как вам, братец, не стыдно? Всегда конфузите.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж такое? Нешто я что дурное сказал? Что за важность! Иногда и не то скажешь, да с рук сходит. Я как-то вот при генерале* такое словечко ухнул, что самому страшно стало: да что ж делать-то! Не схватишь, да опять не спрячешь. А это я супротив той точки речь веду, что понаряднее все-таки лучше; то есть хоть и не барыня, а все-таки… то есть, на линии*… Что за важность!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Знаю, голубчик, знаю. Да вот как с тобой вместе-то выедет она куда-нибудь, разоденется-то, знаешь ли, да перо-то на сажень* распустит, то-то, чай, она, бедная, думает: эко, дескать, горе моё: муж-то у меня пузастый да бородастый какой, а не фертик*, дескать, какой-нибудь раздушенный да распомаженный!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Чтоб она меня, молодца такого, да променяла на кого-нибудь, красавца-то этакого! (Разглаживает усы.*) Ну-ка, Матрёна Савишна, поцелуйте-с!
Матрёна Савишна целует его с притворною нежностью.
«Купец». 1920 г. Художник Б. М. Кустодиев.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Эх, дитятко, враг-то силён! Мы с покойником жили не вам чета: гораздо-таки полюбовнее, да все-таки он меня в страхе держал, царство ему небесное! Как ни любил, как ни голубил, а в спальне, на гвоздике, плетка висела про всякий случай.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Уж вы меня всегда с мужем расстраиваете: что я вам за злодейка такая!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А ты, матушка, молчи лучше!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Как же! Стану я молчать!.. Дожидайтесь!.. Я, слава богу, купчиха первой гильдии*: никому не уступлю!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Великая важность — купчиха ты! Видали и почище вас. Я и сама от семи собак отгрызусь…
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. А всё-таки молчать не заставите! Не родился тот человек на свет, чтобы меня молчать заставил.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А ты думаешь, мне очень нужно! А бог с вами; живите, как знаете: свой разум есть. А уж к слову придется, так не утерплю: такой характер. Не переделаться мне для тебя…
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Уж вы меня всегда с мужем расстраиваете: что я вам за злодейка такая!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А ты, матушка, молчи лучше!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Как же! Стану я молчать!.. Дожидайтесь!.. Я, слава богу, купчиха первой гильдии*: никому не уступлю!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Великая важность — купчиха ты! Видали и почище вас. Я и сама от семи собак отгрызусь…
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. А всё-таки молчать не заставите! Не родился тот человек на свет, чтобы меня молчать заставил.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А ты думаешь, мне очень нужно! А бог с вами; живите, как знаете: свой разум есть. А уж к слову придется, так не утерплю: такой характер. Не переделаться мне для тебя…
Молчание. Все сидят надувшись.
Да вы у меня и Машутку-то вот избаловали совсем.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. А что, Маша, хочешь, я тебе жениха найду?
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Давно бы тебе пора хватиться-то: ты, кажется, и забыл, что у тебя сестра девка на возрасте.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Что вы, маменька! Всё «на возрасте да на возрасте!» Мне ведь не бог знает сколько.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Полно модничать-то, сударыня! Я по четырнадцатому году замуж шла*; а тебе ведь — стыдно при людях сказать — двадцать лет.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Хочешь, Маша, Косолапова посватаю?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Ах, братец, да от него и в мясоед* всегда луком пахнет, а в пост-то так просто ужасть.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Ну, Перепяткина: чем не жених? (Смеётся.)
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да вы, братец, это нарочно мне всё уродов навязываете.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж. Ничего. Хорошие женихи, Маша, хорошие! (Смеётся.) Важные женихи!
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да вы это все насмех! (Чуть не плачет.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Да ты полно зубы-то скалить! Я дело говорю, Антип Антипыч! Что балясничать-то! А ты, сударыня, не бойся; женихи найдутся, любого выбирай: ты у нас ведь не голь саратовская*, невеста с приданым. Только за благородного* не отдам… ты и не думай, и не воображай себе.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Уж будто, матушка, промежду благородных-то и путных нет совсем. Нет, что ж, бывают. (Смеётся.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Как, батюшка, не быть: во всяком сословии есть. Да уж всякому своё. Отцы-то наши не хуже нас были, да в дворяне не лезли.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. А что, Маша, хочешь, я тебе жениха найду?
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Давно бы тебе пора хватиться-то: ты, кажется, и забыл, что у тебя сестра девка на возрасте.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Что вы, маменька! Всё «на возрасте да на возрасте!» Мне ведь не бог знает сколько.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Полно модничать-то, сударыня! Я по четырнадцатому году замуж шла*; а тебе ведь — стыдно при людях сказать — двадцать лет.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Хочешь, Маша, Косолапова посватаю?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Ах, братец, да от него и в мясоед* всегда луком пахнет, а в пост-то так просто ужасть.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Ну, Перепяткина: чем не жених? (Смеётся.)
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да вы, братец, это нарочно мне всё уродов навязываете.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж. Ничего. Хорошие женихи, Маша, хорошие! (Смеётся.) Важные женихи!
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да вы это все насмех! (Чуть не плачет.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Да ты полно зубы-то скалить! Я дело говорю, Антип Антипыч! Что балясничать-то! А ты, сударыня, не бойся; женихи найдутся, любого выбирай: ты у нас ведь не голь саратовская*, невеста с приданым. Только за благородного* не отдам… ты и не думай, и не воображай себе.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Уж будто, матушка, промежду благородных-то и путных нет совсем. Нет, что ж, бывают. (Смеётся.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Как, батюшка, не быть: во всяком сословии есть. Да уж всякому своё. Отцы-то наши не хуже нас были, да в дворяне не лезли.
«Купчиха». 1918 г. Художник Б. М. Кустодиев.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что же, отчего за благородного не отдать? Ничего. Можно. Что за важность!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Эх, голубчик! хороший-то, который постепеннее, не возьмёт: тому надо мало-мало сотню тысяч, а то две, либо три; ну, а другие, так хоть бы их и не было совсем. Только что чванится собой да благородством своим похваляется: я-де благородный, а вы мужики; а сам-то ведь голь какая-нибудь, так, выжига*, прости господи! Знаю я их. Вот Лопатиха за благородного отдала, не спросясь добрых-то людей. А я ещё тогда самой-то говорила: эх, Максимовна, не садись, мол, не в свои сани: вспомянешь ты меня, да поздно будет. Так что ж? Я, говорит, детищу своему не враг; хочу, говорит, как всё к лучшему; всё-таки, говорит, благородный, а не купец; может и дослужиться, и в чины произойти*. Да вот теперь, хвать-похвать, ан дыра в горсти. И близко локоть-то, да не укусишь. Деньжонки-то, что дали, которые пропил, которые в картишки проиграл, сердешный! (Вздыхает.) Я и на свадьбе-то была: банкет такой сделали, упаси господи! Покажите, говорю, жениха-то. Что ж, сударь ты мой, вот как теперь гляжу: маленький да гнусненький такой, да фрачишко-то на нем этот натянут короткохвостый*, весь как облизанный. Да вертится, прости господи, как бес какой, на месте не посидит. И на жениха-то не похож; чужой человек и не узнает, ей-богу, не узнает. Только фалдочки* трясутся. Тут же я и подумала: знать, мол, вы, сердешные, хуже-то не нашли!
Да нечего и говорить: всякий знает. Ну, положим так: не все же пьяницы, попадается и трезвый человек… так он тебя табачищем одним из дома выкурит, либо — грешное дело — по постам скоромное* лопает. (Плюет.) Фу ты, мерзость какая, прости господи!.. Так кто их знает, может, они по службе-то своей, у должности, и хорошие люди, дельные, да нам-то, сударь ты мой, дело неподходящее. То ли дело, Маша, купец-то хороший!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Эх, голубчик! хороший-то, который постепеннее, не возьмёт: тому надо мало-мало сотню тысяч, а то две, либо три; ну, а другие, так хоть бы их и не было совсем. Только что чванится собой да благородством своим похваляется: я-де благородный, а вы мужики; а сам-то ведь голь какая-нибудь, так, выжига*, прости господи! Знаю я их. Вот Лопатиха за благородного отдала, не спросясь добрых-то людей. А я ещё тогда самой-то говорила: эх, Максимовна, не садись, мол, не в свои сани: вспомянешь ты меня, да поздно будет. Так что ж? Я, говорит, детищу своему не враг; хочу, говорит, как всё к лучшему; всё-таки, говорит, благородный, а не купец; может и дослужиться, и в чины произойти*. Да вот теперь, хвать-похвать, ан дыра в горсти. И близко локоть-то, да не укусишь. Деньжонки-то, что дали, которые пропил, которые в картишки проиграл, сердешный! (Вздыхает.) Я и на свадьбе-то была: банкет такой сделали, упаси господи! Покажите, говорю, жениха-то. Что ж, сударь ты мой, вот как теперь гляжу: маленький да гнусненький такой, да фрачишко-то на нем этот натянут короткохвостый*, весь как облизанный. Да вертится, прости господи, как бес какой, на месте не посидит. И на жениха-то не похож; чужой человек и не узнает, ей-богу, не узнает. Только фалдочки* трясутся. Тут же я и подумала: знать, мол, вы, сердешные, хуже-то не нашли!
Смеются все.
Да нечего и говорить: всякий знает. Ну, положим так: не все же пьяницы, попадается и трезвый человек… так он тебя табачищем одним из дома выкурит, либо — грешное дело — по постам скоромное* лопает. (Плюет.) Фу ты, мерзость какая, прости господи!.. Так кто их знает, может, они по службе-то своей, у должности, и хорошие люди, дельные, да нам-то, сударь ты мой, дело неподходящее. То ли дело, Маша, купец-то хороший!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Знаешь ли, Маша, гладкий да румяный вот как я. Уж и любить-то есть что, не то что стракулист* чахлый. Так ли, Маша, а?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да что вы, да я не знаю… (Потупляет глаза.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Пора не знать! Ну, вот Матрёна Савишна знает… Правду я говорю, Матрёна Савишна, ведь купец лучше, а?
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Уж ты наладишь одно и то же!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Что ж, Маша, известное дело: уж и приласкать есть кого.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Ах, маменька! Да что вы, ей-богу! Я уйду. Пойдёмте, сестрица. (Убегает, за ней Матрёна Савишна.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Так-с. Да уж ведь не отбегаешься.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Стыдно стало, Антипушка: дело девичье.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж! И за купца можно. Отчего не отдать? Дело хорошее!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А (подвигается и говорит вполголоса). А вот, Антипушка, мне кума Терентьевна сказывала, Парамон Ферапонтыч жениться задумал, невесту ищет. Вот упускать-то, Антипушка, не надо. Что ж, признаться сказать, он хоть и старенек, и вдовый, да денег-то, Антипушка, больно много — куры не клюют. Ну, да и человек-то степенный, набожный, примерный купец, в уважении.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Да что вы, да я не знаю… (Потупляет глаза.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Пора не знать! Ну, вот Матрёна Савишна знает… Правду я говорю, Матрёна Савишна, ведь купец лучше, а?
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Уж ты наладишь одно и то же!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Что ж, Маша, известное дело: уж и приласкать есть кого.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. Ах, маменька! Да что вы, ей-богу! Я уйду. Пойдёмте, сестрица. (Убегает, за ней Матрёна Савишна.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Так-с. Да уж ведь не отбегаешься.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Стыдно стало, Антипушка: дело девичье.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж! И за купца можно. Отчего не отдать? Дело хорошее!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А (подвигается и говорит вполголоса). А вот, Антипушка, мне кума Терентьевна сказывала, Парамон Ферапонтыч жениться задумал, невесту ищет. Вот упускать-то, Антипушка, не надо. Что ж, признаться сказать, он хоть и старенек, и вдовый, да денег-то, Антипушка, больно много — куры не клюют. Ну, да и человек-то степенный, набожный, примерный купец, в уважении.
«Купец». 1920 г. Художник Б. М. Кустодиев.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Только, матушка, уж больно плут.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Ах, батюшки мои! Да чем же он плут, скажи, пожалуйста? Каждый праздник он в церковь ходит, да придет-то раньше всех; посты держит; Великим постом и чаю не пьет с сахаром* — всё с медом либо с изюмом. Так-то, голубчик! Не то, что ты. А если и обманет кого, так что за беда! Не он первый, не он последний; человек коммерческий. Тем, Антипушка, и торговля-то держится. Не помимо пословица-то говорится: не обмануть — не продать.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что говорить! Отчего не надуть приятеля, коли рука подойдёт. Ничего. Можно. Да уж, матушка, ведь иногда и совесть зазрит. (Чешет затылок.) Право слово! И смертный час вспомнишь. (Молчание.) Я и сам, коли где трафиться*, так не хуже его мину-то подведу*. Да ведь я и скажу потом: вот, мол, я тебя так и так, помазал маненько. Вот в прошлом году Савву Саввича при расчете рубликов на пятьсот поддел. Да ведь я после сказал ему: вот, мол, Савва Саввич, промигал ты полтысячки, да уж теперь, брат, поздно, говорю, а ты, мол, не зевай. Посердился немножко, да и опять приятели. Что за важность!.. Да недавно немца Карла Иваныча рубликов на триста погрел. Вот смеху было! Матрёна Савишна тряпья разного у него из магазину забирала, а он мне счетец и выписал тысячи в две.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Что ты говоришь! Какова!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж! Ничего. Пусть щеголяет! А вот я думаю: неужли, мол, немцу все деньги отдать. Как же, мол, не так! Нет-с, жирно будет. Вот и не додал ему рублей триста с небольшим. Остальные, говорю, мусье*, после. Хорошо, говорит, хорошо, как путный. Да потом, сударыня ты моя, и начал он приставать. Как встретится, так только и слов у него: а что ж деньги? Надоел до смерти. Как-то под сердитую руку подвернулся этот немец. Что ж, говорит, деньги? Какие, говорю, деньги? Я тебе, брат, отдал давно, и отстань ты от меня, Христа-ради. Вот и взбеленился мой немец. Это, говорит, купцу нехорошо; это, говорит, фальшь*; у меня, говорит, в книге записано. А я говорю: да ты чёрт знает что там в книге-то напишешь — тебе все и плати! Так, говорит, русский купец делает, немец никогда; я, говорит, в суд пойду*. Вот и толкуй с ним, словно больной с подлекарем*! (Смеются.) Поди, я говорю, — немного возьмёшь! Потащил в суд. Что ж, матушка! Ведь отпёрся, право, отпёрся. Говорю: знать не знаю, я ему заплатил. Что ж такое, что за важность!.. Уж что с этим немцем смеху было — беда! Так и таращится: это, говорит, бесчестно! А я ему после-то и говорю: я бы тебе и отдал, Карл Иваныч, да деньги, говорю, брат, нужны. Наши-то рядские* животики надорвали со смеху. (Смеются.) А то всё ему и отдать? Да за что это? Нет, уж опосля честь будет. Они там ломят цену, какую хотят, а им сдуру-то и верят. И в другой раз то же сделаю, коли векселя* не возьмет. Так я, матушка, вот как. А Ширялов-то — да это словно жид какой: отца родного обманет. Право! Так вот в глаза и смотрит всякому. А ведь святошей прикидывается.
А! Парамон Ферапонтыч! Здравствуйте, почтеннейший!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Ах, батюшки мои! Да чем же он плут, скажи, пожалуйста? Каждый праздник он в церковь ходит, да придет-то раньше всех; посты держит; Великим постом и чаю не пьет с сахаром* — всё с медом либо с изюмом. Так-то, голубчик! Не то, что ты. А если и обманет кого, так что за беда! Не он первый, не он последний; человек коммерческий. Тем, Антипушка, и торговля-то держится. Не помимо пословица-то говорится: не обмануть — не продать.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что говорить! Отчего не надуть приятеля, коли рука подойдёт. Ничего. Можно. Да уж, матушка, ведь иногда и совесть зазрит. (Чешет затылок.) Право слово! И смертный час вспомнишь. (Молчание.) Я и сам, коли где трафиться*, так не хуже его мину-то подведу*. Да ведь я и скажу потом: вот, мол, я тебя так и так, помазал маненько. Вот в прошлом году Савву Саввича при расчете рубликов на пятьсот поддел. Да ведь я после сказал ему: вот, мол, Савва Саввич, промигал ты полтысячки, да уж теперь, брат, поздно, говорю, а ты, мол, не зевай. Посердился немножко, да и опять приятели. Что за важность!.. Да недавно немца Карла Иваныча рубликов на триста погрел. Вот смеху было! Матрёна Савишна тряпья разного у него из магазину забирала, а он мне счетец и выписал тысячи в две.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Что ты говоришь! Какова!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж! Ничего. Пусть щеголяет! А вот я думаю: неужли, мол, немцу все деньги отдать. Как же, мол, не так! Нет-с, жирно будет. Вот и не додал ему рублей триста с небольшим. Остальные, говорю, мусье*, после. Хорошо, говорит, хорошо, как путный. Да потом, сударыня ты моя, и начал он приставать. Как встретится, так только и слов у него: а что ж деньги? Надоел до смерти. Как-то под сердитую руку подвернулся этот немец. Что ж, говорит, деньги? Какие, говорю, деньги? Я тебе, брат, отдал давно, и отстань ты от меня, Христа-ради. Вот и взбеленился мой немец. Это, говорит, купцу нехорошо; это, говорит, фальшь*; у меня, говорит, в книге записано. А я говорю: да ты чёрт знает что там в книге-то напишешь — тебе все и плати! Так, говорит, русский купец делает, немец никогда; я, говорит, в суд пойду*. Вот и толкуй с ним, словно больной с подлекарем*! (Смеются.) Поди, я говорю, — немного возьмёшь! Потащил в суд. Что ж, матушка! Ведь отпёрся, право, отпёрся. Говорю: знать не знаю, я ему заплатил. Что ж такое, что за важность!.. Уж что с этим немцем смеху было — беда! Так и таращится: это, говорит, бесчестно! А я ему после-то и говорю: я бы тебе и отдал, Карл Иваныч, да деньги, говорю, брат, нужны. Наши-то рядские* животики надорвали со смеху. (Смеются.) А то всё ему и отдать? Да за что это? Нет, уж опосля честь будет. Они там ломят цену, какую хотят, а им сдуру-то и верят. И в другой раз то же сделаю, коли векселя* не возьмет. Так я, матушка, вот как. А Ширялов-то — да это словно жид какой: отца родного обманет. Право! Так вот в глаза и смотрит всякому. А ведь святошей прикидывается.
Ширялов входит.
А! Парамон Ферапонтыч! Здравствуйте, почтеннейший!
Ш И Р Я Л О В. Здравствуйте, любезные! (Кланяется.) Антип Антипыч! Здравствуй, голубчик! (Целуются.) Матушка Степанида Трофимовна, здравствуйте. (Целуются.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Садись, Парамон Ферапонтыч!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Садитесь, батюшка!
Ш И Р Я Л О В (садится). Как, матушка Степанида Трофимовна, поживаете?
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Плохо, батюшка! Старость приходит. Вас как Бог милует?
Ш И Р Я Л О В. Что, матушка Степанида Трофимовна! На прошлой неделе притча сделалась*: так схватило, что боже упаси. Испугался шибко, больно перепугался. Этак, сударыня ты моя, лом в костях сделался; вот так тебе каждую косточку больно, каждый суставчик; коробит, сударыня ты моя, да и на поди. За грехи, матушка, Господь человека наказывает, испытание посылает. А пуще, мать ты моя, поясницу схватило.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Дело не молодое, батюшка!
Ш И Р Я Л О В. Я туда-сюда, так-сяк — нет, сударыня ты моя: отпустит этак немножко, да опять схватит. Даже под сердце подкатило.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А, батюшки!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Садись, Парамон Ферапонтыч!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Садитесь, батюшка!
Ш И Р Я Л О В (садится). Как, матушка Степанида Трофимовна, поживаете?
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Плохо, батюшка! Старость приходит. Вас как Бог милует?
Ш И Р Я Л О В. Что, матушка Степанида Трофимовна! На прошлой неделе притча сделалась*: так схватило, что боже упаси. Испугался шибко, больно перепугался. Этак, сударыня ты моя, лом в костях сделался; вот так тебе каждую косточку больно, каждый суставчик; коробит, сударыня ты моя, да и на поди. За грехи, матушка, Господь человека наказывает, испытание посылает. А пуще, мать ты моя, поясницу схватило.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Дело не молодое, батюшка!
Ш И Р Я Л О В. Я туда-сюда, так-сяк — нет, сударыня ты моя: отпустит этак немножко, да опять схватит. Даже под сердце подкатило.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А, батюшки!
«Портрет купчихи в черной шали с цветной каймой». Неизвестный художник. 1830-е гг. Из фондов Ярославского художественного музея.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Да ты, Парамон Ферапонтыч, не хватил ли где этак через силу с приятелями?
Ш И Р Я Л О В. Нет, отец ты мой, больше месяца ничего не пил, в рот не брал, Степанида Трофимовна! То есть не то чтобы я бросил совсем; а так, погожу, мол, маненько. А зароку не давал. Нельзя, матушка: человек слаб есть, сказано.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Что говорить, батюшка!
Ш И Р Я Л О В. А я так, любезные, думаю: простудился, мол, я; как-нибудь на улицу, что ли, раздевшись вышел либо в саду гуляешь в рубашке вечером.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Долго ли до греха, батюшка, долго ли! Чайку не хотите ли, Парамон Ферапонтыч?
Ш И Р Я Л О В. Покорно благодарствуйте. (Кланяется.) Сейчас пил, матушка, сейчас пил.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Э, батюшка, выкушайте, что за счеты!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. С нами-то за компанию.
Ш И Р Я Л О В. Плошечку* пропустить можно-с.
Что ж, сударыня ты моя, какое я средствие избрал. Что, думаю себе, микстуры эти! Просто дрянь, даром деньги берут. Да и никогда я, матушка, этими микстурами не лечился; этого греха на душу не брал. Дай-ка, думаю, я в баню схожу. Вот и пошёл, сударь ты мой, да винца послал купить полштофчика*, да, мать ты моя, знаешь ли, красного перцу стручкового два стручка. Вот добрым порядком составили эту специю. Половину-то выпили, а то велел себя вытереть. Да приехавши-то домой, пунштику* выпил. Ночью-то, сударыня ты моя, меня в пот и ударило. Так потом и прошло.
Ш И Р Я Л О В. Нет, отец ты мой, больше месяца ничего не пил, в рот не брал, Степанида Трофимовна! То есть не то чтобы я бросил совсем; а так, погожу, мол, маненько. А зароку не давал. Нельзя, матушка: человек слаб есть, сказано.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Что говорить, батюшка!
Ш И Р Я Л О В. А я так, любезные, думаю: простудился, мол, я; как-нибудь на улицу, что ли, раздевшись вышел либо в саду гуляешь в рубашке вечером.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Долго ли до греха, батюшка, долго ли! Чайку не хотите ли, Парамон Ферапонтыч?
Ш И Р Я Л О В. Покорно благодарствуйте. (Кланяется.) Сейчас пил, матушка, сейчас пил.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Э, батюшка, выкушайте, что за счеты!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. С нами-то за компанию.
Ш И Р Я Л О В. Плошечку* пропустить можно-с.
Степанида Трофимовна наливает. Ширялов берет чашку, пьет и продолжает.
Что ж, сударыня ты моя, какое я средствие избрал. Что, думаю себе, микстуры эти! Просто дрянь, даром деньги берут. Да и никогда я, матушка, этими микстурами не лечился; этого греха на душу не брал. Дай-ка, думаю, я в баню схожу. Вот и пошёл, сударь ты мой, да винца послал купить полштофчика*, да, мать ты моя, знаешь ли, красного перцу стручкового два стручка. Вот добрым порядком составили эту специю. Половину-то выпили, а то велел себя вытереть. Да приехавши-то домой, пунштику* выпил. Ночью-то, сударыня ты моя, меня в пот и ударило. Так потом и прошло.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Что ж, батюшка, бывает. Вот у меня Антипушка все пунштом лечится.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Это, брат, ото всякой болезни прибежище — запомни ты моё слово.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Выкушайте ещё чашечку!
Ш И Р Я Л О В. Нет, увольте. (Кланяется.) Много доволен, Степанида Трофимовна, много доволен.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Э, батюшка, без церемонии… (Наливает.) Как делишки?
Ш И Р Я Л О В (берёт чашку). Слава богу, Степанида Трофимовна, помаленьку. Одно у меня горе: Сенька совсем от рук отбился. Что ты будешь делать? Ума не приложу. То есть истинное наказание божеское.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что, закутил?
Ш И Р Я Л О В. Нет, хуже, Антип Антипыч, хуже. Как бы вапивал, так бы ещё не велика беда, сударь ты мой: много ли он пропьет? А то мотает не в свою голову. Вот, матушка Степанида Трофимовна, детки-то нынче!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Это, брат, ото всякой болезни прибежище — запомни ты моё слово.
Ширялов ставит чашку.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Выкушайте ещё чашечку!
Ш И Р Я Л О В. Нет, увольте. (Кланяется.) Много доволен, Степанида Трофимовна, много доволен.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Э, батюшка, без церемонии… (Наливает.) Как делишки?
Ш И Р Я Л О В (берёт чашку). Слава богу, Степанида Трофимовна, помаленьку. Одно у меня горе: Сенька совсем от рук отбился. Что ты будешь делать? Ума не приложу. То есть истинное наказание божеское.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что, закутил?
Ш И Р Я Л О В. Нет, хуже, Антип Антипыч, хуже. Как бы вапивал, так бы ещё не велика беда, сударь ты мой: много ли он пропьет? А то мотает не в свою голову. Вот, матушка Степанида Трофимовна, детки-то нынче!
«Портрет ржевского купца». Художник Г. А. Крылов. Из фондов Государственного Русского музея.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А сам ты, Парамон Ферапонтыч, виноват: избаловали вы мальчишку так ни за копейку. Вы бы ему с малолетствия воли-то не давали, а уж теперь поздно. Пусть бы с молодцами в город бегал, приглядывался да руку бы набивал, так бы лучше было.
Ш И Р Я Л О В. Ах, матушка Степанида Трофимовна! Ведь он у меня один. И то подумаешь: надо малого в люди вывести. Нынче, матушка, не то время, как мы бывало: играешь до осьмнадцати лет в бабки*, а там тебя женят, да и торгуй. Нынче неученого-то дураком зовут. Ишь ты, все умны стали. Да и то, Степанида Трофимовна, ведь у нас состояньице порядочное, бог благословил. Что хорошего станут говорить, что от этакого, мол, капитала одного сына воспитать не мог? Да и хуже-то других быть не хочется. Послышишь: тот сына в пиньсион* отдал, другой отдал, тот в Коммерческую акедемию*. Вот и свезли Сеньку в пиньсион. За год вперёд деньги отдал. А он месяца через три, сударыня ты моя, убег аттедава. Стали дома учить, учителя нанял дешёвенького. Учитель какой-то оглашенный* попался, вовсе не путный, сударыня ты моя! Сенька-то выпросит у матери деньжонок, да с учителем-то либо в трактир, либо к цыганкам в Марьину рощу* и закатятся… Прогнал учителя, прогнал, да вот теперь и маюсь с Сенькой-то. То есть Господи! Господи! Что это нынче за люди стали, так, какие-то развращенные!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Выучил на свою голову. (Смеётся.)
Ш И Р Я Л О В. Да что! Поминутно плачу за него, поминутно: тому сотню, тому две; портному тысячу рублей недавно заплатил. Легко ли дело! Да я в десять лет на тысячу-то рублей не изношу! А у него фрак — не фрак*, жилет — не жилет*. То есть истинно по грехам Бог наказывает! (Почти шёпотом.) Однех перчаток* прошлую зиму на триста рублей забрал — ей-богу, на триста!
Ш И Р Я Л О В. Ах, матушка Степанида Трофимовна! Ведь он у меня один. И то подумаешь: надо малого в люди вывести. Нынче, матушка, не то время, как мы бывало: играешь до осьмнадцати лет в бабки*, а там тебя женят, да и торгуй. Нынче неученого-то дураком зовут. Ишь ты, все умны стали. Да и то, Степанида Трофимовна, ведь у нас состояньице порядочное, бог благословил. Что хорошего станут говорить, что от этакого, мол, капитала одного сына воспитать не мог? Да и хуже-то других быть не хочется. Послышишь: тот сына в пиньсион* отдал, другой отдал, тот в Коммерческую акедемию*. Вот и свезли Сеньку в пиньсион. За год вперёд деньги отдал. А он месяца через три, сударыня ты моя, убег аттедава. Стали дома учить, учителя нанял дешёвенького. Учитель какой-то оглашенный* попался, вовсе не путный, сударыня ты моя! Сенька-то выпросит у матери деньжонок, да с учителем-то либо в трактир, либо к цыганкам в Марьину рощу* и закатятся… Прогнал учителя, прогнал, да вот теперь и маюсь с Сенькой-то. То есть Господи! Господи! Что это нынче за люди стали, так, какие-то развращенные!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Выучил на свою голову. (Смеётся.)
Ш И Р Я Л О В. Да что! Поминутно плачу за него, поминутно: тому сотню, тому две; портному тысячу рублей недавно заплатил. Легко ли дело! Да я в десять лет на тысячу-то рублей не изношу! А у него фрак — не фрак*, жилет — не жилет*. То есть истинно по грехам Бог наказывает! (Почти шёпотом.) Однех перчаток* прошлую зиму на триста рублей забрал — ей-богу, на триста!
«Портрет купца Смурова с внуками». 1840-е гг.
Неизвестный художник. Из фондов Государственного Эрмитажа.
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. А! батюшки!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Вот голова-то!
Ш И Р Я Л О В. Да ведь вот что: везде ему верят, — знают, что заплачу. В трактире в каком-то тысячи четыре должен. Тут никакого капитала не хватит… (Пьёт чай молча.) Что, Антип Антипыч, сказывал я тебе или нет?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Про что?
Ш И Р Я Л О В. Про армянина.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Нет; а что?
Ш И Р Я Л О В. Комедия, сударь ты мой! (Смеется, no-двигается и говорит шёпотом.) Вот наехал, государь ты мой, в прошлом году этот армянин. Продал шёлк*; завертелся туды-сюды, вот не плоше Сеньки моего. Стали в городе поговаривать, что, мол, тово. А у меня, сударь ты мой, векселей его тысяч на пятнадцать. Вижу, дело плохо. Уж в городе, брат, не сбудешь: нет, сметили. Вот приезжает наш фабрикант. У него фабрика-то на городу* где-то. Я поскорее к нему, пока не прослышал. Что ж, сударь ты мой! Всё и спустил без обороту.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Вот голова-то!
Ш И Р Я Л О В. Да ведь вот что: везде ему верят, — знают, что заплачу. В трактире в каком-то тысячи четыре должен. Тут никакого капитала не хватит… (Пьёт чай молча.) Что, Антип Антипыч, сказывал я тебе или нет?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Про что?
Ш И Р Я Л О В. Про армянина.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Нет; а что?
Ш И Р Я Л О В. Комедия, сударь ты мой! (Смеется, no-двигается и говорит шёпотом.) Вот наехал, государь ты мой, в прошлом году этот армянин. Продал шёлк*; завертелся туды-сюды, вот не плоше Сеньки моего. Стали в городе поговаривать, что, мол, тово. А у меня, сударь ты мой, векселей его тысяч на пятнадцать. Вижу, дело плохо. Уж в городе, брат, не сбудешь: нет, сметили. Вот приезжает наш фабрикант. У него фабрика-то на городу* где-то. Я поскорее к нему, пока не прослышал. Что ж, сударь ты мой! Всё и спустил без обороту.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Ну, что ж? Как же?
Ш И Р Я Л О В. Да двадцать пять копеек!*(Смеётся.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ты! Вот важно! (Смеётся.)
Ш И Р Я Л О В. А вот Сенька не таков… нет, сударь ты мой, не таков, не таков… Уж истинно Бог в наказание послал. Компанию водит бог знает с кем, так, с людьми, не стоящими внимания (ставит чашку на стол), внимания не стоящими…
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Выкушайте ещё.
Ш И Р Я Л О В. Нет, матушка, не могу; увольте, Степанида Трофимовна!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Без церемонии.
Ш И Р Я Л О В. Нет, матушка, не могу, право, не могу. (Кланяется.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Ну, как хотите. А можно бы ещё.
Ш И Р Я Л О В. Право, не могу. (Встает и кланяется.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Дарья! Убирай чай.
Прощайте, батюшка, Парамон Ферапонтыч!
Ш И Р Я Л О В. Да двадцать пять копеек!*(Смеётся.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ты! Вот важно! (Смеётся.)
Ш И Р Я Л О В. А вот Сенька не таков… нет, сударь ты мой, не таков, не таков… Уж истинно Бог в наказание послал. Компанию водит бог знает с кем, так, с людьми, не стоящими внимания (ставит чашку на стол), внимания не стоящими…
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Выкушайте ещё.
Ш И Р Я Л О В. Нет, матушка, не могу; увольте, Степанида Трофимовна!
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Без церемонии.
Ш И Р Я Л О В. Нет, матушка, не могу, право, не могу. (Кланяется.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Ну, как хотите. А можно бы ещё.
Ш И Р Я Л О В. Право, не могу. (Встает и кланяется.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Дарья! Убирай чай.
Входит Дарья и убирает чай.
Прощайте, батюшка, Парамон Ферапонтыч!
«Портрет пожилой купчихи с кружевным воротником». Неизвестный художник. 1820-е гг. Из фондов Московского музея-усадьбы Останкино.
Ш И Р Я Л О В. Прощайте, матушка. (Целуются.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Заходите почаще, не забывайте.
Ш И Р Я Л О В. Ваши гости, матушка Степанида Трофимовна, ваши гости.
Ш И Р Я Л О В. Ох, не лишнее ли это будет, Антип Антипыч? Не лишнее ли?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что за лишнее! Ничего. Что за важность!
Ш И Р Я Л О В. Так вот, сударь ты мой, дома не живёт, в городе не бывает. Что ему город. Он, сударь, и знать не хочет, каково отцу деньги-то достаются. Пора бы на старости мне и покой знать; а расположиться, сударь ты мой, не на кого. Вот недавно сам в лавку сел, а уж лет пятнадцать не сидел. Дай-ка, думаю, покажу разиням-то своим, как торговать-то следует. Что ж, сударь ты мой… (Подвигается.)
С Т Е П А Н И Д А Т Р О Ф И М О В Н А. Заходите почаще, не забывайте.
Ш И Р Я Л О В. Ваши гости, матушка Степанида Трофимовна, ваши гости.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Да вы, маменька, велели бы нам водочки, што ли, да закусочки, ну да там мадерцы, што ли. Что ж, брат, выпьем. Что за важность!
Ш И Р Я Л О В. Ох, не лишнее ли это будет, Антип Антипыч? Не лишнее ли?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что за лишнее! Ничего. Что за важность!
Степанида Трофимовна уходит.
Ш И Р Я Л О В. Так вот, сударь ты мой, дома не живёт, в городе не бывает. Что ему город. Он, сударь, и знать не хочет, каково отцу деньги-то достаются. Пора бы на старости мне и покой знать; а расположиться, сударь ты мой, не на кого. Вот недавно сам в лавку сел, а уж лет пятнадцать не сидел. Дай-ка, думаю, покажу разиням-то своим, как торговать-то следует. Что ж, сударь ты мой… (Подвигается.)
Приносят вина.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Ну-ка, выпьем, брат! (Пьют.)
Ш И Р Я Л О В. Завалялась у нас штука материи. Ещё в третьем году цена-то ей была два рубля сорок за аршин*. А в нынешнем-то поставили восемь гривен*. Вот, сударь ты мой, сижу я в лавке. Идут две барыни. Нет ли у вас, говорят, материи нам на блузы, дома ходить? Как, мол, не быть, сударыня. Достань-ка, говорю, Митя, модную-то. Вот, говорю, хорошая материя. А как, говорит, цена? Говорю, два с полтиной себе, а барыша, что пожалуете. А вы, говорит, возьмите рубль восемь гривен. Слышишь, Антип Антипыч, рубль восемь гривен? Помилуйте, говорю, да таких и цен нет. Стали торговаться: два рубля дают. Слышишь, Антип Антипыч, два рубля! (Смеётся.) Да вам, говорю, много ли нужно? Да, говорит, аршин двадцать пять. Нет, говорю, сударыня, несходно. Извольте всю штуку* брать, так уж так и быть, по два рублика, говорю, возьму. А я, сударь ты мой Антип Антипыч, боюсь шевелить-то её (смеётся), шевелить-то боюсь. Кто её знает, что там в серёдке-то! Может быть, сгнила давно. Что ж, мои барыни потолковали, да и взяли всю штуку. Молодцы-то мои так и ахнули. (Смеётся.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Молодец, Парамон Ферапонтыч! Вот молодец! Ну-ка, брат, выпьем. (Пьют.)
Ш И Р Я Л О В. А вот Сенька-то не таков, не таков, сударь ты мой (вздыхает), вовсе не таков. Это повадился в театр, то есть каждый день, сударь ты мой! Всех-то он там знает, со всеми знаком, всякая сволочь к нему таскается. Да что! Прихожу я как-то к Остолопову. Отдай, говорит, деньги. Какие, мол, деньги? А за шаль, говорит. За какую шаль? Да, говорит, намедни твой сын взял. Я думаю себе, на что ему шаль, ума не приложу. Уж известно, от него не добьешься; стал сторонкой расспрашивать. Что ж, сударь ты мой! Какая-то там ахтриса у него.
Ш И Р Я Л О В. Завалялась у нас штука материи. Ещё в третьем году цена-то ей была два рубля сорок за аршин*. А в нынешнем-то поставили восемь гривен*. Вот, сударь ты мой, сижу я в лавке. Идут две барыни. Нет ли у вас, говорят, материи нам на блузы, дома ходить? Как, мол, не быть, сударыня. Достань-ка, говорю, Митя, модную-то. Вот, говорю, хорошая материя. А как, говорит, цена? Говорю, два с полтиной себе, а барыша, что пожалуете. А вы, говорит, возьмите рубль восемь гривен. Слышишь, Антип Антипыч, рубль восемь гривен? Помилуйте, говорю, да таких и цен нет. Стали торговаться: два рубля дают. Слышишь, Антип Антипыч, два рубля! (Смеётся.) Да вам, говорю, много ли нужно? Да, говорит, аршин двадцать пять. Нет, говорю, сударыня, несходно. Извольте всю штуку* брать, так уж так и быть, по два рублика, говорю, возьму. А я, сударь ты мой Антип Антипыч, боюсь шевелить-то её (смеётся), шевелить-то боюсь. Кто её знает, что там в серёдке-то! Может быть, сгнила давно. Что ж, мои барыни потолковали, да и взяли всю штуку. Молодцы-то мои так и ахнули. (Смеётся.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Молодец, Парамон Ферапонтыч! Вот молодец! Ну-ка, брат, выпьем. (Пьют.)
Ш И Р Я Л О В. А вот Сенька-то не таков, не таков, сударь ты мой (вздыхает), вовсе не таков. Это повадился в театр, то есть каждый день, сударь ты мой! Всех-то он там знает, со всеми знаком, всякая сволочь к нему таскается. Да что! Прихожу я как-то к Остолопову. Отдай, говорит, деньги. Какие, мол, деньги? А за шаль, говорит. За какую шаль? Да, говорит, намедни твой сын взял. Я думаю себе, на что ему шаль, ума не приложу. Уж известно, от него не добьешься; стал сторонкой расспрашивать. Что ж, сударь ты мой! Какая-то там ахтриса у него.
Антип Антипович и Парамон Ферапонтыч. Художник П. М. Боклевский. Из фондов СПбГТБ.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ты!
Ш И Р Я Л О В. Вот поди с ним! Уж это, примерно, последний конец, Антип Антипыч! Не зови своим.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Это, Парамон Ферапонтыч, значит, пора женить; вот что, брат, малого-то женить пора.
Ш И Р Я Л О В. Нет, Антип Антипыч, погоди. Ты вот что скажи: ведь уж это, брат, последний конец. Ведь это, словно как решето. Вот теперь шаль, а там скажет — салоп соболий*, а там квартиру, мебель всякую, а там лошадей пару, то, другое. Яма бездонная!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Уж известное дело.
Ш И Р Я Л О В. А уж человек-то, Антип Антипыч, кругом них как слепой сделается. Этот народ, Антип Антипыч, соблаз просто.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что говорить! Сам не свой человек сделается. Одно, брат, средство: женить поскорей.
Ш И Р Я Л О В. Легко сказать, Антип Антипыч, женить; да как ты его женишь-то?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Как женить! Уж известно, не связать же. А вот невесту подыскать с капитальцем, знаешь ли, так, небось, не откажется. Отчего не жениться? Всякому лестно. Что за важность!
Ш И Р Я Л О В. Да какая за него пойдет! Какая сумасшедшая пойдет за него, за такого беспутного!
Ш И Р Я Л О В. Вот поди с ним! Уж это, примерно, последний конец, Антип Антипыч! Не зови своим.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Это, Парамон Ферапонтыч, значит, пора женить; вот что, брат, малого-то женить пора.
Ш И Р Я Л О В. Нет, Антип Антипыч, погоди. Ты вот что скажи: ведь уж это, брат, последний конец. Ведь это, словно как решето. Вот теперь шаль, а там скажет — салоп соболий*, а там квартиру, мебель всякую, а там лошадей пару, то, другое. Яма бездонная!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Уж известное дело.
Ш И Р Я Л О В. А уж человек-то, Антип Антипыч, кругом них как слепой сделается. Этот народ, Антип Антипыч, соблаз просто.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что говорить! Сам не свой человек сделается. Одно, брат, средство: женить поскорей.
Ш И Р Я Л О В. Легко сказать, Антип Антипыч, женить; да как ты его женишь-то?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Как женить! Уж известно, не связать же. А вот невесту подыскать с капитальцем, знаешь ли, так, небось, не откажется. Отчего не жениться? Всякому лестно. Что за важность!
Ш И Р Я Л О В. Да какая за него пойдет! Какая сумасшедшая пойдет за него, за такого беспутного!
«Купчихи». Художник Б. М. Кустодиев.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. А что ты думаешь, побрезгают? Нет, ничего, право слово, ничего. Да у нас, брат, холостые-то сплошь да рядом такие. Помнишь, каков я-то был холостой: и пьяница-то, и гуляка-то, и на всякие художества; батюшка-покойник так и рукой махнул. Да ведь мы театров-то, друг, не знали: у нас закатился в Марьину* либо к цыганам в Грузины*, да и пьянствуешь недели две без просыпу. Меня в Преображенском* за девку фабричные было до смерти убили. Вся Москва знала. Да вот отдали же за меня Матрёну-то Савишну. Нет, это, брат, ничего, нужды нет.
Ш И Р Я Л О В. Да, отец родной, что ты говоришь: женить, да невесту с капиталом. Да, голубчик ты мой, он теперь без денег-то вертится как угорелый; а попадись ему деньги-то, так он такой кранболь* сделает — только пшик, да и все тут, как порох.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. В оборот пустит! (Смеётся.)
Ш И Р Я Л О В. Нет, а уж я думаю, сударь ты мой, его в газете опубликовать*. Вот, дескать, сыну моему от меня никакого доверия нет, долгов за него не плачу и впредь не намерен. Да и подпишу: мануфактур-советник и временно московский 1-й гильдии купец* Парамон Ферапонтов сын Ширялов.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж. Ничего. Можно.
Ш И Р Я Л О В. Да уж чтоб ему, беспутному, и после-то меня не доставалось, сам я, Антип Антипыч, жениться задумал.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж! Ничего! Дело хорошее! Отчего ж не жениться.
Ш И Р Я Л О В. Да, отец родной, что ты говоришь: женить, да невесту с капиталом. Да, голубчик ты мой, он теперь без денег-то вертится как угорелый; а попадись ему деньги-то, так он такой кранболь* сделает — только пшик, да и все тут, как порох.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. В оборот пустит! (Смеётся.)
Ш И Р Я Л О В. Нет, а уж я думаю, сударь ты мой, его в газете опубликовать*. Вот, дескать, сыну моему от меня никакого доверия нет, долгов за него не плачу и впредь не намерен. Да и подпишу: мануфактур-советник и временно московский 1-й гильдии купец* Парамон Ферапонтов сын Ширялов.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж. Ничего. Можно.
Ш И Р Я Л О В. Да уж чтоб ему, беспутному, и после-то меня не доставалось, сам я, Антип Антипыч, жениться задумал.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж! Ничего! Дело хорошее! Отчего ж не жениться.
Ш И Р Я Л О В. Ведь, может быть, за наши молитвы, Антип Антипыч, Бог и потомка даст — утешение на старости. Вот тому всё и оставлю. А уж этот мне словно как и не родной, сударь ты мой, и сердце к нему не лежит. Что ж, думаю, оставь ему, пожалуй, да что проку? Развезёт денежки-то твои кровные по портным да по ахтрисам. Сам посуди!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж, женись, Парамон Ферапонтыч! Что за важность! Ничего. А на примете есть?
Ш И Р Я Л О В. То-то и горе, что нет, Антип Антипыч!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Хочешь, посватаю? Ну-ка выпьем сперва. (Пьют.)
Ш И Р Я Л О В. Да ты вправду?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Вправду. Что ж, отчего не посватать?
Ш И Р Я Л О В. Обманешь! (Смотрит Пузатову в глаза.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Вот! из чего мне обманывать? У меня, брат, не далеко ходить: сестра невеста.
Ш И Р Я Л О В. Ой ли! Что ты говоришь?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. А ты не знал? Скажи, пожалуйста, какой ты простой!
Ш И Р Я Л О В. Ах, голубчик, как не знать! (Потупляет глаза.) Да ведь она, чай, не пойдет за меня.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж, женись, Парамон Ферапонтыч! Что за важность! Ничего. А на примете есть?
Ш И Р Я Л О В. То-то и горе, что нет, Антип Антипыч!
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Хочешь, посватаю? Ну-ка выпьем сперва. (Пьют.)
Ш И Р Я Л О В. Да ты вправду?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Вправду. Что ж, отчего не посватать?
Ш И Р Я Л О В. Обманешь! (Смотрит Пузатову в глаза.)
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Вот! из чего мне обманывать? У меня, брат, не далеко ходить: сестра невеста.
Ш И Р Я Л О В. Ой ли! Что ты говоришь?
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. А ты не знал? Скажи, пожалуйста, какой ты простой!
Ш И Р Я Л О В. Ах, голубчик, как не знать! (Потупляет глаза.) Да ведь она, чай, не пойдет за меня.
«Портрет неизвестного купца с тростью». 1857 г. Художник Г. И. Яковлев. Из фондов ГИМ.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Вот! отчего не пойти? Ничего, пойдет.
Ш И Р Я Л О В (потупляет глаза еще больше). Скажет, стар.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Стар? Что за важность! Ничего! Нет, ничего, пойдёт. Да и матушка тебя любит. Что ж, известное дело, человек хороший, степенный: отчего не пойти?.. Во хмелю смирный. Ведь ты смирный во хмелю? Не дерёшься?
Ш И Р Я Л О В. Вовсе смирный, Антип Антипыч, как дитя малое. Как пьян, так сейчас в сон, знаешь ли, ударит, а не то чтобы буйство какое.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Ведь с женой-покойницей не дрался?
Ш И Р Я Л О В. Видит Бог, никогда.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж, отчего за хорошего человека не пойти? Ничего, пойдет. Присылай сваху… Ну-ка, выпьем на радости. (Пьют.)
Ш И Р Я Л О В. Да ты просто благодетель мой, Антип Антипыч! А знаешь ли что? вот мы, брат, здесь пить-то начали, так пойдём ко мне допивать. У меня, брат, просторнее, баб-то нет, да фабричных песенку спеть заставим.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Ходит! Ну, ступай, распоряжайся; а я только шапку возьму.
Ш И Р Я Л О В (потупляет глаза еще больше). Скажет, стар.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Стар? Что за важность! Ничего! Нет, ничего, пойдёт. Да и матушка тебя любит. Что ж, известное дело, человек хороший, степенный: отчего не пойти?.. Во хмелю смирный. Ведь ты смирный во хмелю? Не дерёшься?
Ш И Р Я Л О В. Вовсе смирный, Антип Антипыч, как дитя малое. Как пьян, так сейчас в сон, знаешь ли, ударит, а не то чтобы буйство какое.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Ведь с женой-покойницей не дрался?
Ш И Р Я Л О В. Видит Бог, никогда.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Что ж, отчего за хорошего человека не пойти? Ничего, пойдет. Присылай сваху… Ну-ка, выпьем на радости. (Пьют.)
Ш И Р Я Л О В. Да ты просто благодетель мой, Антип Антипыч! А знаешь ли что? вот мы, брат, здесь пить-то начали, так пойдём ко мне допивать. У меня, брат, просторнее, баб-то нет, да фабричных песенку спеть заставим.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. Ходит! Ну, ступай, распоряжайся; а я только шапку возьму.
Ширялов уходит.
«Перед венцом». 1874 г. Художник Ф. С. Журавлев.
А Н Т И П А Н Т И П Ы Ч. (Один. Мигает глазом.) Экий вор мужик-то! Тонкая бестия. Ведь каким Лазарем* прикинется! Вишь ты, Сенька виноват. А уж что, брат, толковать: просто на старости блажь пришла. Что ж, мы с нашим удовольствием! Ничего, можно-с! Только, Парамон Ферапонтыч, насчет приданого-то, кто кого обманет — дело тёмное-с! Мы тоже с матушкой-то на свою руку охулки не положим… (Уходит.)
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А (входит разряженная; за ней Дарья). Что, ушёл Антип Антипыч?
Д А Р Ь Я. Ушёл-с.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ну, загулял теперь! Экое наказание! Теперь пропадёт дня на три.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. (входит разодетая). Ну, сестрица, поедемте. Знаете ли, куда я отпросилась?
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Куда?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. В Симонов* к вечерне!
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А (входит разряженная; за ней Дарья). Что, ушёл Антип Антипыч?
Д А Р Ь Я. Ушёл-с.
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Ну, загулял теперь! Экое наказание! Теперь пропадёт дня на три.
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. (входит разодетая). Ну, сестрица, поедемте. Знаете ли, куда я отпросилась?
М А Т Р Ё Н А С А В И Ш Н А. Куда?
М А Р Ь Я А Н Т И П О В Н А. В Симонов* к вечерне!
Хохочут и уходят.
«Портрет семьи купцов Косиных за чаепитием». Художник Кучиков. 1840-е гг. Из фондов ГИМ.
Марья Антиповна поёт популярный романс на стихи А. Н. Гвоздева, получивший широкое распространение в литературном и бытовом обиходе середины XIX в. Он записывается в семейные альбомы, входит в русскую литературу как один из характернейших образцов «низового» романса; в 1830—1840-е гг. появляется ряд его переработок и аналогов. Вместо «навсегда» молодая купчих поет «завсегда», что подчёркивает ироничный характер происходящего и языковые особенности персонажа.
Черный цвет, мрачный цвет,
Ты мне мил навсегда,
Я клянусь, не влюблюсь
В другой цвет никогда.
Не принудят меня,
Не заставят меня
Разлюбить черный цвет.
Силы нет, власти нет!
Отчего, спросит свет,
Я влюблен в цвет теней?
Я скажу: «Черный цвет -
Цвет подруги моей…»
И пусть друг, милый друг
Позабудет меня,
Черный цвет, мрачный цвет
Все любить буду я.
У меня мысль одна:
Черный цвет и она –
С ней навеки солью
Мрачну душу мою.
Расставаясь с землей,
Облекусь в черный цвет.
А пока в очах свет,
Я влюблен в черный цвет.
(Песни тиролек и московских гризеток с присовокуплением хоровых песен Осипа. Москва, 1872)
Черный цвет, мрачный цвет,
Ты мне мил навсегда,
Я клянусь, не влюблюсь
В другой цвет никогда.
Не принудят меня,
Не заставят меня
Разлюбить черный цвет.
Силы нет, власти нет!
Отчего, спросит свет,
Я влюблен в цвет теней?
Я скажу: «Черный цвет -
Цвет подруги моей…»
И пусть друг, милый друг
Позабудет меня,
Черный цвет, мрачный цвет
Все любить буду я.
У меня мысль одна:
Черный цвет и она –
С ней навеки солью
Мрачну душу мою.
Расставаясь с землей,
Облекусь в черный цвет.
А пока в очах свет,
Я влюблен в черный цвет.
(Песни тиролек и московских гризеток с присовокуплением хоровых песен Осипа. Москва, 1872)
Всенощное бдение служилось чаще всего в монастырях накануне великих церковных праздников и воскресного дня. Обычно оно продолжалось довольно долго и могло быть удобным предлогом, чтобы провести вечер вне дома.
Имеется в виду Петровский парк — одно из ближайших и излюбленных публикой мест загородных гуляний (ныне находится в черте города), где царили очень вольные нравы. Парк был разбит в 1831 г., а в центре его был устроен Летний театр. Одним из мест гуляний был знаменитый ресторан «Яр», находящийся в Петровском парке.
Сокольники — ближайшая в Москве дачная местность (ныне находится в черте города). Название свое получила от сокольников, обучавших на Соколином дворе соколов для царской охоты XVI–XVII вв. Обширный Сокольничий парк с начала XIX в. стала излюбленным местом гулянья москвичей. Особенно многолюдным гулянье бывало 1-го мая, на котором московские богачи щеголяли своими лошадьми и экипажами. В продолжении летнего сезона «лучшее общество», оставшееся на лето в Москве, считало своим долгом бывать на гулянии в Сокольниках по пятницам.
Шляпы офицеров и генералов украшались особыми султанами в виде густого пучка петушиных перьев (в пехоте — чёрные, в кавалерии — белые)
Сени — холодная часть жилого дома, прихожая. В старину, в больших боярских хоромах всегда бывало несколько сеней, — передние и задние, отделявшие парадные приёмные комнаты от жилых. Сени делали иногда очень просторными. Сени, находившиеся вне общей кровли, назывались переходами или крыльцом, если при них была устроена лестница со двора. Решётчатые сени — сени с лестницей, украшенной решётчатыми перилами или со стенами в виде решётки.
Табак, заимствованный с Запада, долго воспринимался, особенно в консервативном купечестве, как новшество, не соответствующее традиционному укладу жизни.
К 1830-м годам подмосковная усадьба Останкино, наряду с Сокольниками стало любимым «гуляньем» московской публики. Там появились ресторации и торговые палатки. В останкинский парк пускали всех желающих, лишь бы были благопристойно одеты.
Мадера — креплёное вино, которое производится на португальском острове Мадейра. В XVIII и XIX веках одним из основных импортёров мадеры выступала Российская империя. Потребители ценили мадеру за предельную неприхотливость в отношении условий хранения и транспортировки. Ценилось также то обстоятельство, что только это вино способно сохранять свои потребительские свойства в течение многих месяцев после вскрытия бутылки. Под мадерой так же понималось дешёвые российские подделки под дорогое заграничное вино. иногда мадеру «заправляли её беспощадно ромом, а иной раз вливали туда и царской водки, в надежде, что всё вынесут русские желудки». (Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. и писем: в 23 т. Т. 7. кн.1. Москва, 2012. С. 72).
Борода — знак сословной идентичности купечества. Среди дворян бороду носили почти исключительно старики, а офицерам и чиновникам отпускать бороду было запрещено вообще. Брадобритие, строгими мерами введённое Петром I, разрешившим носить бороды только духовенству и крестьянам, было враждебно встречено всеми ревнителями старины, особенно раскольниками. Эта враждебность долгое время сохранялась и в среде православного купечества, особенно в отсталых его слоях. Борода, как и русское платье, в старинном купечестве были признаком человека деловитого, почтенного. Однако купеческая молодежь брить бороду грехом не считала. Купеческие же дочки, получившие образование в пансионах, бородатыми женихами гнушались. Слово «борода» в устах чиновника, дворянина, презиравших купечество, стало синонимом купца и приобрело пренебрежительный оттенок.
«С суконным рылом в калашный ряд» — грубое замечание кому-либо, что он вмешивается без основания не в свои дела. Калашный ряд (калачный ряд) — это торговый ряд, на котором продаются хлебные изделия (калачи). В старину калашные ряды размещали в стороне от остальных рядов, чтобы товары с неприятным запахом (мясные продукты, подержанные вещи) не отбивали покупателей. Поэтому торговцы калачами считались элитой торговцев. Пословица обозначает ситуацию, когда в калашный ряд кто-либо приходит торговать неподобающим товаром и продавцы калачей делают ему замечание, что он пришел не туда и занимается тем, что здесь не положено.
Енотовая шуба обычно входила в гардероб представителей низших сословий.
Хмель — состояние опьянения; алкогольный, хмельной напиток.
Молодцов — приказчиков (Примечание А. Н. Островского).
Город — Гостиный двор (Примечание А. Н. Островского).
Позднее пробуждение («в одиннадцатом часу») — характерный знак поведения светского человека благородного происхождения, в купеческой среде порицаемый.
Мателья (мантилийка, мантилья) — короткая, не доходящая до колен, накидка без рукавов. Модный предмет женского гардероба.
Билиндрясы (белендрясы, балянтрасы) — пустяковые вещи, безделушки, пустословие, ничтожное дело.
Матрёна Савишна носит пышную накрахмаленную одежду, которую в купеческой среде надевали редко, что и вызывает осуждение у её свекрови.
Замужние женщины в патриархальных купеческих семьях обязательно покрывали голову косынкой или платком. «Отступление от старины, в отношении головного убора, позволяют себе только некоторые из молодых купеческих жен и особенно дочерей, которые носят обыкновенные дамские шляпы» (Мозель Х. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Пермская губерния. Санкт-Петербург, 1864. С. 528).
Под генералом могла иметься в виду любая особа II–V классов по «Табели о рангах», даже состоящая на статской службе.
Линия — положение, участь, судьба. «На линии» — в положении, на пути к достижению чего-либо. Антип Антипыч хочет сказать, что его жена, хоть и не барыня, но занимает положение, по которому может себе позволить быть одета как благородная дама.
Матрёна Савишна, подобно многим купчихам о которых писал современник в 1834 г., «к нарядам, шитым по последней парижской моде, прибавляет обыкновенно любимые купеческим сословием украшения, цветы, жемчуг, бриллианты, перья». (Корш Е. Быт купечества и мещанства //Государственный исторический музей. Из эпохи крепостного хозяйства XVIII и XIX вв. Москва, 1926. С. 31).
Сажень — мера длины, равная 3 аршинам (2,134 метра).
Сажень — мера длины, равная 3 аршинам (2,134 метра).
Фертик (пренебрежительное) — франтоватый, щеголеватый человек с развязанными манерами. Фертом — подбоченившись (похоже на букву «Ф», которая в старину называлась «ферт»), развязано, кичливо.
Этим жестом Антип Антипыч противопоставляет себя чиновникам, которым в 1840-х гг. носить усы было официально запрещено.
В зависимости от капитала и рода торговли купечество делилось на три гильдии. Наибольший размер капитала имели купцы первой гильдии. Купцы первой и второй гильдии освобождались от телесных наказаний, могли получать чины и ордена, звания коммерции и мануфактур-советников Купцы первой гильдии имели право носить шпагу и губернский мундир. За право состоять в гильдии взимался сбор. Банкротство лишало купца права на все положенные по статусу преимущества.
В 1830 г. было запрещено выдавать замуж девушек младше 16 лет. Это противоречило нормам патриархальной семьи, в которой были широко распространены более ранние браки и выходить замуж могли уже в 13 лет. В дворянской среде были распространены более поздние браки.
Мясоед — период, когда по церковному уставу разрешена мясная пища. Обычно это время после какого-либо поста, преимущественно от Рождества до Масленицы.
«Эх ты, голь саратовская» — поговорка, распространенная в середине XIX в.
Дворянский, принадлежащий к дворянам по происхождению. Употребляется как противоположение купеческому, мещанскому, для обозначения принадлежности к дворянству, чиновничеству.
Выжига — мелкий плут, пройдоха, ловко извлекающий выгоду.
Купец не имел права поступать на службу, сохранив свою сословную принадлежность. Дворянин, напротив, несмотря на дарованное ещё Екатериной II право не состоять на службе, не мог не служить.
Фрак — мужской вечерний костюм особого покроя, для официальных мероприятий, состоящий из пиджака, короткого спереди, с длинными узкими фалдами (полами) сзади, и брюк с атласными лампасами.
Короткохвостый — вероятно, употребляется в значении «кургузый», «куцый». Возможно Степанида Трофимовна имеет в виду полуфрак — короткий фрак особого покроя. Она воспринимает его как плохо сшитый предмет одежды.
Короткохвостый — вероятно, употребляется в значении «кургузый», «куцый». Возможно Степанида Трофимовна имеет в виду полуфрак — короткий фрак особого покроя. Она воспринимает его как плохо сшитый предмет одежды.
Фалды — задние полы фрака, мундира.
Скоромная пища (скрам — жир, масло) — продовольственные продукты, в состав которых входит пища от теплокровных животных: мясо, яйца, молоко и пр. Скоромная пища обычно не употребляется во время постов. Дни, в которые верующим разрешается принятие скоромной пищи, называются «скоромными днями», а принять эту пищу в постный день — «оскоромиться».
Стракулист — стрекулист, мелкий чиновник, крючкотвор, приказная строка.
Употребление сахара в пост запрещалось в старообрядческой традиции XIX в. Возможно, Парамон Ферапонтыч, о котором идет речь, придерживается старообрядческогой веры или соблюдает эту традицию, что вызывает уважение у Степаниды Трофимовны.
Трафиться — происходить удачно для чего-либо.
Подвести мину — тайно сделать что-либо неприятное.
Мусье — (от фр. monsieur) господин, сударь. Антип Антипыч не понимает, что слово, заимствованное из французского обращения, вряд ли возможно применять по отношению к немцу.
Возможно, что слово «фальшь» из речи немца Карла Ивановича. falsch (нем.) — ложно, неточно.
Дела подобного рода по торговым сделкам находились в ведении Коммерческого суда. Выиграть дело немец Карл Иванович не мог, т .к. бумаги не были подписаны должником. А. Н. Островский во время написания пьесы служил именно в Московском Коммерческом суде.
Подлекарем называли помощника лекаря, фельдшера. В разговорной речи — ироническое обозначение человека, мало в чём понимающего, от которого не добьёшься толку.
Торговые ряды — места в городах и посадах, где производилась продажа разных товаров: в каждом ряду была сосредоточена торговля определенным товаром. Рядский торговец — купец, обладатель лавки в торговых рядах.
Вексель — письменное обязательство о займе одним лицом у другого определенной суммы, написанное на гербовой (вексельной) бумаге. Документ мог передаваться разным лицам, о чем делалась соответствующая надпись на обороте векселя. Очень часты были случаи подделок на бланках подписей векселедателей.
Вероятно, Парамон Ферапонтыч пьет чай из блюдца (плошечки), что характерно для купеческого чаепития.
Полштоф — половина штофа, старинной меры жидкостей. Штоф равен 1/10 ведра — 1,23 литра. Так же называли стеклянную четырёхугольную бутылку в эту меру с коротким горлышком.
Пуншик, пунш — алкогольный напиток из рома, вскипяченного с сахаром, водой и фруктовыми добавками.
Старинная народная игра, которой обязаны своим происхождением современные игральные кости. Игровой процесс заключается в ловкости бросания косточек («бабок»). Эта игра часто упоминается для характеристики бессмысленных детских забав, противоположных учёбе.
В большинстве купеческих семей образование было прикладным: мальчики получали сведения о коммерции, чтобы, когда вырастут, могли справляться с отцовскими делами. Занятия другими науками купцов не устраивали, так как были случаи, когда получившие разностороннее образование сыновья вырастали и заявляли, что торговлей заниматься не собираются. Но были и такие купеческие семьи, где образование считалось очень важным, и на него тратились большие деньги. К детям приглашались домашние учителя или гувернантки, которые преподавали им музыку, историю, языки. Пройдя дома начальное обучение, мальчики отправлялись в лучшие городские школы, пансионы. Ширялов сам будучи убежденным в ненужности такого образования, все же отдает сына в пансион (пиньсион) — учебное заведение для представителей купеческого сословия.
Наиболее известное московское среднее учебное заведение для купеческих детей — Московская Практическая академия коммерческих наук, основанная в 1810 г. Успешно окончившие курс академии получали личное гражданство.
Оглашенный — беспутный, ведущий себя бестолково, шумно.
Марьина роща — излюбленное место гулянья московских жителей, главным образом, мещан, мелкого купечества, ремесленников, рабочих; в противоположность аристократическому гулянью в Сокольниках, Марьина роща была гуляньем демократическим. В трактирах Марьиной рощи выступали цыганские и русские хоры.
Фрак — мужской вечерний костюм особого покроя, для официальных мероприятий, состоящий из пиджака, короткого спереди, с длинными узкими фалдами (полами) сзади, и брюк с атласными лампасами. В первой половине XIX в. фраки шили не только из тонкого сукна, но порой и из бархата, обычно синего, коричневого или зелёного цветов. Изначально чёрный цвет ассоциировался с трауром, и такой фрак надевали только для участия в траурных церемониях, предпочитая в повседневной и праздничной жизни надевать фраки других цветов.
Жилет, надеваемый под фрак, являлся одной из необходимых составляющих модно одетого щеголя. Иногда вместо одного жилета носили сразу три (отголосок моды на жилеты с тройными отворотами). Надевали черный бархатный, на него красный, а поверх — суконный черного цвета. В начале 1840-х гг. в моду вошли жилеты из пестрых тканей. У настоящего модника в гардеробе обязательно должно было быть дюжина различных жилетов.
Мужские перчатки XIX в. шили из тончайшей кожи — лайки и делали очень узкими. Хранили перчатки в специальных ящичках, вместе с распялкой, которая помогала их надеть. Цвет был четко регламентирован: для вечерней одежды надевали простые белые лайковые или замшевые кремовые перчатки с черными полосками; тёмно-желтый цвет или перчатки цвета загара считались подходящими для загородного костюма; черный, коричневый, синий, серый, темно-зеленый цвета с середины XIX в. считались самыми респектабельными цветами перчаток для города. Перчатки из лайки тоже были тонкими и часто рвались и поэтому, обычно перчаток заказывали много, дюжинами, а то и сотнями. Сын Ширялова относится внимательно к модным тенденциям, что не скажешь о самом Парамоне Ферапонтыче.
Еще при царе Алексее Михайловиче армянским купцам, доставлявшим в Россию преимущественно шёлк, были пожаловал налоговые и прочие особые привилегии. Русские купцы считали, что армянским дается слишком много послаблений и льгот.
Имеется в виду, что «фабрикант» купил у Ширялова векселя армянского купца, но смог получить лишь четверть долга (25 копеек с рубля), вероятно в силу несостоятельности последнего. Таким образом Ширялову удалось избежать потери более чем 10 тысяч рублей.
Аршин — мера длины (0, 711 метра). Два способа обмана покупателей при продаже мануфактурных изделий. Первый способ: отмеривая ткань на металлический или деревянный аршин, тянуть и натягивать её возможно сильнее; второй — если покупатель зазевается, то, быстро накидывая ткань на аршин и говоря «аршин, два, три» и т.д., сосчитать большее число аршин, чем их в действительности отмерено.
Гривна — единица денежного счёта в древней Руси, серебряная или золотая монета. В данном случае 8 гривен — 80 копеек.
«Штука» — целый кусок материи, длина которого могла составлять приблизительно 10 метров, однако определённого размера не было.
Салоп — широкое женское тёплое пальто особого фасона, распространённого в мещанско-купеческой среде во 2-й половине XIX в. Широкая длинная накидка с прорезами для рук или с небольшими рукавами, скреплялась лентами или шнурами. Салопы шили из бархата, шелка, дорогого сукна; часто на подкладке, вате или меху (в основном куницы и соболя), с бархатными или меховыми отложными воротниками.
Речь идет о гуляньях в Марьиной роще.
Грузины — местность в Москве (Большая и Малая Грузинские улицы и площадь). Изначально, пожалованная в 1724 г. въехавшему в Россию грузинскому царю Вахтангу Леоновичу, она была заселена грузинами. В начале XIX в. в небольших домиках в Грузинах обитала колония московских цыган.
Село Преображенское было промышленной окраиной, на берегу Яузы, где находилась крупная ткацкая фабрика Е. и И. Ф. Гучковых.
Сделаться притче — болезни, несчастному случаю.
Кранболь (карамболь, крамболь) — шум, скандал, потасовка, драка. Карамболь — удар в бильярдной игре, при котором игровой шар, отскочив от другого, попадает в третий.
Подобное объявление Ширялов мог опубликовать в газете «Московские Ведомости» и в «Коммерческой газете», где печатались извещения о банкротствах, взыскании кредиторами уплаты по векселям, принудительной распродаже имений с торгов, а так же появлялись и частные объявления.
Звание мануфактур-советника, присваивавшееся владельцам крупных предприятий и соответствовавшее 8-му классу по «Табели о рангах», свидетельствует о высоком положении и огромном состоянии героя. Купец должен был быть приписан к тому или иному городу, однако мог вести дела и в другом городе, взяв «особое свидетельство по окладу того города купец 3-й гильдии». Очевидно, этим правом и воспользовался Ширялов, обитающий в Москве лишь «временно».
«Лазарем петь» — жалобно говорить, льстиво выпрашивать. В евангельской притче Лазарь — беспомощный бедняк, лежавший у ворот бессердечного богача. Притча о бедном Лазаре послужила темой для одного из распространенных в старину «духовных стихов», который жалобно пели слепые певцы.
Имеется в виду Симонов Успенский монастырь, один из старейших (основан в 1370 г.) и знаменитых русских монастырей.
На городу — значит где-нибудь в уездном городе (Примечание А. Н. Островского).
- Текст публикуется по изданию: Островский А. Н. Полное собрание сочинений и писем: в 18 т. / редкол. : И. А. Овчинина (гл. ред.) и др. Т. 1. Сочинения. 1843-1854. /ред. тома Ю. В. Лебедев, И. А. Овчинина, В. В. Тихомиров. Кострома: Костромаиздат, 2018. — С. 12 - 30.
- Портреты действующих лиц пьесы — фрагменты картин «Портрет семьи купцов Косиных за чаепитием» художника Кучикова, «Портрет купца Ф. А. Рахманова» художника Н. Д. Мыльников и «Крестьянская девушка за вышиванием» А. Г. Венецианова.
- Комментарии к тексту по материалам «Словаря к пьесам А. Н. Островского» Н. С. Ашукина, С. И. Ожегова, В. А. Филиппова (Москва: ВЕСТА, 1993. 248 с.).
О ПЬЕСЕ
Из записи в альбоме М. И. Семевского // Островский А. Н. Полное собрание сочинений : в 12. Т. 10. Москва, 1978. С. 462.
Григорьев А. А. О комедиях Островского и их значении в литературе и на сцене // Григорьев А. А. Сочинения Аполлона Григорьева: в 2 т. Т. 1. Санкт-Петербург, 1876. 114.
История публикаций
Впервые комедия, написанная в 1846 г., была опубликована под заглавием «Картина семейного счастья» в газете «Московский городской листок».*
Эта пьеса — первый законченный опыт Островского в драматическом жанре, является переделкой незаконченной комедии «Исковое прошение». 14 февраля 1847 года, по совету своих друзей, Островский прочел пьесу в доме профессора С. П. Швырёва в присутствии А. А. Григорьева, А. С. Хомякова и др. «С этого дня я стал считать себя русским писателем и уж без сомнений и колебаний поверил в свое призвание».*
По воспоминаниям Ф. А. Бурдина новую пьесу перечитывала вся Москва, она произвела большое впечатление на Гоголя, однако в печати публикация почти не вызвала обсуждений критики.
В 1856 г. пьеса была перепечатана в журнале «Современник».* Для этой публикации она была подвергнута авторской правке: название изменено на «Семейную картину», в тексте сняты многочисленные курсивы, которыми выделялись экзотические для читателя слова и выражения, присущие купеческому обиходу.
В 1859 г. пьеса вошла в состав первого двухтомника «Сочинений» драматурга, изданного Г. А. Кушелевым-Безбородко.*
Эта пьеса — первый законченный опыт Островского в драматическом жанре, является переделкой незаконченной комедии «Исковое прошение». 14 февраля 1847 года, по совету своих друзей, Островский прочел пьесу в доме профессора С. П. Швырёва в присутствии А. А. Григорьева, А. С. Хомякова и др. «С этого дня я стал считать себя русским писателем и уж без сомнений и колебаний поверил в свое призвание».*
По воспоминаниям Ф. А. Бурдина новую пьесу перечитывала вся Москва, она произвела большое впечатление на Гоголя, однако в печати публикация почти не вызвала обсуждений критики.
В 1856 г. пьеса была перепечатана в журнале «Современник».* Для этой публикации она была подвергнута авторской правке: название изменено на «Семейную картину», в тексте сняты многочисленные курсивы, которыми выделялись экзотические для читателя слова и выражения, присущие купеческому обиходу.
В 1859 г. пьеса вошла в состав первого двухтомника «Сочинений» драматурга, изданного Г. А. Кушелевым-Безбородко.*
Журнал «Современник». 1856 г.
Москвитянин. 1850. Т. 2. № 6 (март). С. 33–136.
Сочинения А. Островского. Т.1. Санкт-Петербург: Изд. гр. Г. А. Кушелёва-Безбородко, 1859. С. 3–26.
Из автобиографии А. Н. Островского // Островский А. Н. Полное собрание сочинений: в 16 т. Т. 13. Москва 1953. С. 302.
А. О. , Д. Г. Картина семейного счастья // Московский городской листок. 1847. 14 марта (№60); 15 марта (№61)
Островский А. Н. Семейная картина // Современник. 1856. № 4 (Апр.). С. 217–234.
Цензурная история
«Самым гибельным следствием настоящей драматической цензуры для репертуара я считаю страх запрещения пьесы... Чтобы только иметь надежду видеть свои произведения на сцене, волей-неволей гонишь из головы серьезные, жизненные идеи, выбираешь задачи пообщее, сюжеты помельче, характеры побледнее. Можно сказать с полною уверенностию, что страх запрещения должно считать главной причиной бесцветности нашего репертуара»*
«Запрещается 23 февраля 1855 г.»
Генерал-лейтенант Дубельт
«Позволяется 26 сентября 1855 г. »
Генерал-лейтенант Дубельт*
из статьи «Обстоятельства, препятствующие развитию драматического искусства в России».
Резолюции Л. В. Дубельта на пьесе «Картина семейного счастья», поданной в драматическую цензуру.
Неблагоприятный прием в драматической цензуре, которую должно было обязательно пройти каждое произведение предназначенное для публичного показа, встретила оригинальная комедия в 1 действии «Картина Московской жизни из купеческого быта». Под таким названием драматург отправил комедию в III Отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии, чтобы получить разрешение на постановку пьесы в Императорских театрах. Предполагалось, что сыграна она будет в бенефис П. М. Садовского в Малом театре в Москве.
18 августа 1847 г. цензор М. А. Гедеонов написал в рапорте своё мнение о пьесе: «Судя по этим сценам, московские купцы обманывают и пьют, а купчихи тайком гуляют от мужей. Впрочем, эти сцены не заключают в себе не личностей, ни злости».* И хоть цензор и попытался смягчить последней фразой свой неблагоприятный отзыв, пьеса была запрещена.
Через несколько лет, в 1855 г., когда Островский был уже известным драматургом, с просьбой о разрешении «Картины семейного счастья» к постановке выступил артист Императорского Александринского театра Ф. А. Бурдин. Но, рассматривавший пьесу цензор А. К. Гедерштерн, был согласен с предыдущим вердиктом: «Пока два I-й гильдии купца рассуждают о том, как русскому торговцу подобает надуть честного немца, обмерить, обсчитать, взять товар или деньги, да не отдать и завести с ними тяжбу, в которой его же одурачить, — молодая жена одного из них и девятнадцатилетняя купеческая дочь смотрят в окна прохожих,
18 августа 1847 г. цензор М. А. Гедеонов написал в рапорте своё мнение о пьесе: «Судя по этим сценам, московские купцы обманывают и пьют, а купчихи тайком гуляют от мужей. Впрочем, эти сцены не заключают в себе не личностей, ни злости».* И хоть цензор и попытался смягчить последней фразой свой неблагоприятный отзыв, пьеса была запрещена.
Через несколько лет, в 1855 г., когда Островский был уже известным драматургом, с просьбой о разрешении «Картины семейного счастья» к постановке выступил артист Императорского Александринского театра Ф. А. Бурдин. Но, рассматривавший пьесу цензор А. К. Гедерштерн, был согласен с предыдущим вердиктом: «Пока два I-й гильдии купца рассуждают о том, как русскому торговцу подобает надуть честного немца, обмерить, обсчитать, взять товар или деньги, да не отдать и завести с ними тяжбу, в которой его же одурачить, — молодая жена одного из них и девятнадцатилетняя купеческая дочь смотрят в окна прохожих,
Титульный лист пьесы с цензурным запрещением от 18 августа 1847 г. Из фондов СПбГТБ.
перемигиваются с офицерами и, обманом от мужей и родителей, едут за город на любовное свидание с чиновниками. Пьеса нравоисправительная; но прилично ли выводить на сцену с таким цинизмом плутовство русского купечества, которое передается, как правило, от отца к сыну и для которого нет ничего святого? Сочинитель этой пьесы (Островский) состоит на замечании со времени написания им комедии под заглавием "Свои люди — сочтемся"».*
РГИА. Ф. 780. Оп. 1. Д. 24. Л. 37.
РГИА. Ф. 780. Оп. 1. Д. 32. Л. 24.
Титульный лист пьесы с цензурным запрещением от 23 февраля 1855 г. и цензурным разрешением от 26 сентября 1855 г. Из фондов СПбГТБ.
На основании доклада 23 февраля 1855 г. пьеса вновь была запрещена для постановки.
Вопреки совету Островского не хлопотать об этой пьесе, Бурдин, используя влиятельные связи, все же добился разрешения комедии для своего бенефиса. Позже в своих воспоминаниях он подробно расскажет эту историю. Явившись на прием к начальнику III Отделения Л. В. Дубельту, артист пожаловался на жестокие требования цензуры и попросил дозволить к постановке комедию.
«— В ней нет ничего политического?
— Решительно ничего: это небольшая сценка из купеческого быта.
— А против религии?
— Как можно, Ваше превосходительство!
— А против общества?
— Помилуйте, — это просто характерная бытовая картинка.
Дубельт позвонил. "Позвать ко мне Гедерштерна, и чтобы он принес с собой пьесу "Картина семейного счастья" Островского". Является высокая, сухая, бесстрастная фигура камергера Гедерштерна с пьесой и толстой книгой.
— Вот г. Бурдин просит разрешить ему для бенефиса неодобренную вами пьесу Островского, так я ее дозволяю.
Вопреки совету Островского не хлопотать об этой пьесе, Бурдин, используя влиятельные связи, все же добился разрешения комедии для своего бенефиса. Позже в своих воспоминаниях он подробно расскажет эту историю. Явившись на прием к начальнику III Отделения Л. В. Дубельту, артист пожаловался на жестокие требования цензуры и попросил дозволить к постановке комедию.
«— В ней нет ничего политического?
— Решительно ничего: это небольшая сценка из купеческого быта.
— А против религии?
— Как можно, Ваше превосходительство!
— А против общества?
— Помилуйте, — это просто характерная бытовая картинка.
Дубельт позвонил. "Позвать ко мне Гедерштерна, и чтобы он принес с собой пьесу "Картина семейного счастья" Островского". Является высокая, сухая, бесстрастная фигура камергера Гедерштерна с пьесой и толстой книгой.
— Вот г. Бурдин просит разрешить ему для бенефиса неодобренную вами пьесу Островского, так я ее дозволяю.
Гедерштерн подал пьесу, на которой он сверху написал: "Дозволяется . Генерал-лейтенант Дубельт" — и не зачеркнул даже написанного прежде: "Запрещается. Генерал-лейтенант Дубельт". В этом виде и теперь хранится эта пьеса в театральной библиотеке».*
А. Н. Островский в воспоминаниях современников. Москва, 1966. С. 331–332.
Сценическая история
Петербургский житель [Дружинин А. В.] Заметки петербургского жителя // Библиотека для чтения. 1855. Т.134 (нояб.-дек.). Отд. 7. С. 65.
К. П. [Полевой К. А.] Г. Садовский на сцене петербургских театров // Северная пчела. 1858. 13 июня (№128). С. 565.
Восемь лет первое произведение А. Н. Островского было запрещено для сцены. Но текст комедии хорошо был известен в литературных кругах: он часто исполнялся на домашних вечерах, в любительских спектаклях. Островский также неоднократно читал своё произведение вслух. Кроме памятной читки пьесы 14 февраля 1847 г., 20 февраля 1856 г. комедия была прочитана им у И. С. Тургенева в присутствии И. А. Гончарова и А. В. Никитенко, высоко оценившего его чтение.*
См.: Никитенко А. В. Дневник. Т. 1. Москва, 1955. С. 431.
Императорский Александринский театр. Фото сер. XIX в.
Императорский Малый театр. Фото сер. XIX в.
Ф. А. Бурдин. Из фондов Александринского театра.
Премьера на сцене Александринского театра состоялась 3 октября 1855 года в бенефис актера, добившегося ее разрешения в драматической цензуре — Ф. А. Бурдина.
Роли исполняли: Пузатов — Ф. А. Бурдин, Матрёна Савишна — А. И. Михайлова, Марья Антиповна — А. П. Натарова, Степанида Трофимовна — Ю. Н. Линская, Ширялов — П. И. Зубров, Дарья — Е. П. Волкова.
Обозреватель журнала «Библиотека для чтения» отмечал, что : «Гг. Бурдин и Зубров и г-жи Линская и Михайлова разыграли эту небольшую пьесу прекрасно. Особенно хорош был г. Зубров».*
Высоко отозвались о спектакле и «Санкт-Петербургские ведомости»: «Г-жа Линская чрезвычайно хороша в роли старухи, а г. Бурдин превосходно играл роль одного из купцов... Но особенно удивил нас г. Зубров мастерским исполнением роли старого купца Парамона Ферапонтовича: вот натура без прикрас и преувеличений!».*
Роли исполняли: Пузатов — Ф. А. Бурдин, Матрёна Савишна — А. И. Михайлова, Марья Антиповна — А. П. Натарова, Степанида Трофимовна — Ю. Н. Линская, Ширялов — П. И. Зубров, Дарья — Е. П. Волкова.
Обозреватель журнала «Библиотека для чтения» отмечал, что : «Гг. Бурдин и Зубров и г-жи Линская и Михайлова разыграли эту небольшую пьесу прекрасно. Особенно хорош был г. Зубров».*
Высоко отозвались о спектакле и «Санкт-Петербургские ведомости»: «Г-жа Линская чрезвычайно хороша в роли старухи, а г. Бурдин превосходно играл роль одного из купцов... Но особенно удивил нас г. Зубров мастерским исполнением роли старого купца Парамона Ферапонтовича: вот натура без прикрас и преувеличений!».*
Петербургский житель [Дружинин А. В.] Заметки петербургского жителя // Библиотека для чтения. 1855. Т.134 (нояб.-дек.). Отд. 7. С. 65.
Петербургская летопись (Бенефис Бурдина) // Санкт-Петербургские ведомости. 1855. 9 окт. (№ 220). С. 1156.
Премьера на сцене Малого театра в Москве состоялась позже, 2 декабря 1857 в бенефис П. М. Садовского.
Роли исполняли: Пузатов — П. М. Садовский, Матрёна Савишна — Е. Д. Немчинова, Марья Антиповна — Н. М. Медведева, Степанида Трофимовна — С. П. Акимова, Ширялов — С. В. Васильев, Дарья — А. Д. Степанова.
Образ купца Антипа Антиповича Пузатова относился к одному из лучших в репертуаре Садовского. Во время гастролей артиста в столице в 1857 и 1858 гг. пресса была единодушна в своих восторгах.
«Роль Пузатова, купца смышленого, даже хитрого, но в то же время добродушного даже в обмане, исполняется г. Садовским так живо и с такой натурой, что вы перестаете видеть перед собой актёра: дальше этого искусство уже не может идти».*
«Эта роль всего лучше доказывает, что может сделать отличный актёр, когда представляет лицо, изображённое верно».*
Роли исполняли: Пузатов — П. М. Садовский, Матрёна Савишна — Е. Д. Немчинова, Марья Антиповна — Н. М. Медведева, Степанида Трофимовна — С. П. Акимова, Ширялов — С. В. Васильев, Дарья — А. Д. Степанова.
Образ купца Антипа Антиповича Пузатова относился к одному из лучших в репертуаре Садовского. Во время гастролей артиста в столице в 1857 и 1858 гг. пресса была единодушна в своих восторгах.
«Роль Пузатова, купца смышленого, даже хитрого, но в то же время добродушного даже в обмане, исполняется г. Садовским так живо и с такой натурой, что вы перестаете видеть перед собой актёра: дальше этого искусство уже не может идти».*
«Эта роль всего лучше доказывает, что может сделать отличный актёр, когда представляет лицо, изображённое верно».*
П. М. Садовский
Петербургская летопись // Санкт-Петербургские ведомости. 1857. 12 мая (№ 102). С. 527.
К. П. [Полевой К. А.] Г. Садовский на сцене петербургских театров // Северная пчела. 1858. 13 июня (№128). С. 565.
С этих пор пьеса навсегда вошла в репертуар Русского театра и пользовалась у зрителей постоянным успехом.