ГОРЯЧЕЕ СЕРДЦЕ
жена его.
именитый купец.
дочь его от первой жены.
приказчик Курослепова (по дому).
сын недавно разорившегося купца.
приказчик (по лавке).
дальний родственник Курослепова, живет в дворниках.
Двор: направо от зрителей крыльцо хозяйского дома, рядом дверь в комнату, где живут приказчики; налево флигелек, перед ним звено забора, перед флигелем кусты, большое дерево, стол и скамья, на заднем плане ворота.
Летний вечер, восьмой час.
Действие происходит лет 30 назад в уездном городе Калинове.*
Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце». 1943 г. Художник А. Н. Самохвалов.
Из фондов Тверского объединённого музея.
Гаврило (сидит на скамье с гитарой),
Силан (с метлой стоит подле).
Г А В Р И Л О. Слышал.
С И Л А Н. Вот она где у меня сидит, пропажа эта. По этому случаю, теперь, братцы мои — господа приказчики, У меня чтоб аккуратно: в девятом часу чтоб дома, и ворота на запор. А уж это, чтоб по ночам через забор лазить, — уж это заведение надо вам бросить; а то сейчас за ворот, да к хозяину.
Г А В Р И Л О. Чудак ты человек, да коли нужно.
С И Л А Н. Мое дело: было б сказано, а там, как знаете! Я теперь необнаковенно зол, вот как зол, беда!
Гаврило бренчит на гитаре. Силан молча смотрит ему на руки.
Доходишь?
Г А В Р И Л О. Дохожу помаленьку. (Поет и аккомпанирует себе):
Ни папаши, ни мамаши,
Дома нету никого,
Дома нету никого,
Полезай, милый, в окно.
С И Л А Н. Песня важная.
Г А В Р И Л О. Песня расчудесная, в какой хочешь компании пой; только вот перебор... смотри хорошенько! Видишь? не выходит, да и на поди!
С И Л А Н. Я так полагаю, друг любезный, тебе это самое занятие лучше бросить.
Эскиз костюма Гаврилы к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1930-е гг. Художник Е. М. Бебутова. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
С И Л А Н. Много тебе муки мученицкой за него.
Г А В Р И Л О. Мука-то ничего, а убытку много, это верно; потому гитара струмент ломкий.
С И Л А Н. Ежели ее с маху да об печку, тут ей и конец.
Г А В Р И Л О. Конец, братец ты мой, конец, плакали денежки.
С И Л А Н. Об печку? А? Придумал же хозяин экую штуку; как увидит эту самую гитару и сейчас ее об печку! Чудно!
Г А В Р И Л О (со вздохом). Не все об печку, дядюшка Силантий, две об голову мою расшиб.
С И Л А Н. И довольно это, должно быть, смешно; потому гул по всему дому.
Г А В Р И Л О. Кому смешно, а мне...
С И Л А Н. Больно? Само собой, если краем...
Г А В Р И Л О. Ну, хоть и не краем... Да уж я за этим не гонюсь, голова-то у меня своя, не купленая; а за гитары-то я деньги плачу.
С И Л А Н. И то правда. Голова-то поболит, поболит, да и заживет; а гитару-то уж не вылечишь.
Г А В Р И Л О. А что, не убираться ли мне! Как бы хозяин не увидал.
Эскиз костюма Гаврилы к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1930-е гг. Художник Е. М. Бебутова. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
С И Л А Н. Нет! Где! Он спит по обнаковению. Ночь спит, день спит; заспался совсем, уж никакого понятия нету, ни к чему; под носом у себя не видит. Спросонков-то, что наяву с ним было, что во сне видит, все это вместе путает; и разговор станет у него не явственный, только мычит; ну, а потом обойдется, ничего.
Г А В Р И Л О (громко поет):
Ни папаши, ни мамаши,
Дома нету никого,
Курослепов выходит на крыльцо.
С И Л А Н. Постой-ка! Никак вышел! И то! Уходи от греха! Или стой! Притулись тут; он дальше крыльца не пойдет, потому ленив.
Гаврило прячется.
Бьют часы городские.
Двор дома купца Курослепова. Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце». 1949 г. Художник Е. Е. Бургулов. Из фондов Музея при Российской академии художеств.
Часы, пробив восемь, перестают.
Только? Пятнадцать!.. Боже мой, боже мой! Дожили! Пятнадцать! До чего дожили! Пятнадцать. Да еще мало по грехам нашим! Еще то ли будет! Ежели пойти выпить для всякого случаю? Да, говорят, в таком разе хуже, а надо чтобы человек с чистой совестью... (Кричит.) Силантий, эй!..
С И Л А Н. Не кричи, слышу.
К У Р О С Л Е П О В. Где ты пропадаешь? Этакое дело начинается...
С И Л А Н. Нигде не пропадаю, тут стою, тут, тебя берегу.
К У Р О С Л Е П О В. Слышал часы?
С И Л А Н. Ну, так что ж?
К У Р О С Л Е П О В. То-то, мол! Живы еще все покудова?
С И Л А Н. Кто?
К У Р О С Л Е П О В. Домочадцы и все православные христиане?
С И Л А Н. Ты очувствуйся! Умойся поди!
К У Р О С Л Е П О В. Источники водные еще не иссяклись?
С И Л А Н. Нет. С чего им?
К У Р О С Л Е П О В. А где же теперь жена?
С И Л А Н. В гости ушла.
К У Р О С Л Е П О В. Вот этакий теперь случай; она должна при муже.
Эскиз костюма Курослепова к спектаклю «Горячее сердце» МХАТа. 1930-е гг. Художник Е. М. Бебутова. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
С И Л А Н. Ну, уж это ее дело.
К У Р О С Л Е П О В. Какие гости! Нашла время! Страх этакий.
С И Л А Н. Какой?
К У Р О С Л Е П О В. Всем в услышание пятнадцать-то часов било.
С И Л А Н. Ну, пятнадцать, не пятнадцать, а девятый час это точно... ужинать теперь бы самое время, да опять спать.
К У Р О С Л Е П О В. Ты говоришь, ужинать?
С И Л А Н. Да, уж это беспременно. Уж ежели что положение, без того нельзя.
К У Р О С Л Е П О В. Так это, значит, мы вечером?
С И Л А Н. Вечером.
К У Р О С Л Е П О В. И все, как бывает завсегда? Ничего такого?
С И Л А Н. Да чему же?
К У Р О С Л Е П О В. А я было как испугался! Мало ли я тут, сидя, чего передумал. Представилось мне, что последний конец начинается. Да ведь и то сказать, долго ли.
С И Л А Н. Что толковать.
К У Р О С Л Е П О В. В соборе отошли?
С И Л А Н. Сейчас только.
К У Р О С Л Е П О В (запевает). Но, яко... Ты ворота запер?
С И Л А Н. Запер.
К У Р О С Л Е П О В. Пойти посмотреть за тобой.
С И Л А Н. Пройдись малость, лучше тебе...
Эскиз костюма Силана к спектаклю «Горячее сердце» Казанского Большого драматического театра им. В. И. Качалова. 1943 г. Художник А. А. Осмеркин. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
К У Р О С Л Е П О В. Да, «пройдись малость!» Все твое несмотрение. Везде свой глаз нужен. У меня две тысячи рублей пропало. Шутка! Наживи поди!
С И Л А Н. А ты спи больше, так и всего обворуют.
К У Р О С Л Е П О В. Вам разве хозяйского жаль! Еще я с тобой... погоди.
С И Л А Н. Ну да, как же! Испугался! С меня взять нечего. Я свое дело делаю, я всю ночь хожу, опять же собаки... Я хоть к присяге. Не токма что вор, муха-то не пролетит, кажется. У тебя где были деньги-то?
К У Р О С Л Е П О В. Не успел я в сундук-то убрать, под подушкой были, в чулки спрятаны.
Эскиз декорации «Общественный сад на высоком берегу Волги» к неосуществленной постановке спектакля «Гроза». 1920 г. Художник Б. М. Кустодиев. Из частного собрания.
С И Л А Н. Ну, кому же возможно, сам посуди! В чулки прячешь, -- так вот ты чулки-то и допроси хорошенько!
К У Р О С Л Е П О В. Рассказывай. А вот взять тебя за волосы, да, как бабы белье полощут...
С И Л А Н. Руки коротки!
К У Р О С Л Е П О В. Опять же вина не наготовишься, целыми бутылями пропадает.
С И Л А Н. С того ищи, кто пьет, а меня бог миловал.
К У Р О С Л Е П О В. Кто бы это украл?
С И Л А Н. Диковина!
К У Р О С Л Е П О В. Уж, кажется, кабы...
С И Л А Н. Ну, да уж и я бы...
К У Р О С Л Е П О В (нараспев). Но, яко... Так ужинать ты говоришь?
С И Л А Н. Одно дело.
К У Р О С Л Е П О В. Пойти приказать.
С И Л А Н. А что ж ворота?
К У Р О С Л Е П О В. После. Ты у меня... (Грозит.) Слушай! Я, брат, ведь нужды нет, что ты дядя. А у меня, чтоб всё, двери, замки, чтоб все цело! Пуще глазу, как зеницу ока, береги. Мне из-за вас не разориться.
С И Л А Н. Ну, да уж и довольно! Сказано, и будет.
К У Р О С Л Е П О В. Где приказчики?
С И Л А Н. А кто их знает.
Эскиз костюма Курослепова к спектаклю «Горячее сердце». 1949 г. Художник Е. Е. Бургулов. Из фондов Музея при Российской академии художеств.
Силан, Гаврило и потом Вася Шустрый.
Гаврило. Ушел?
Силан. Ушел. Вот теперь поужинает, да опять спать. А отчего это он спит так? Оттого, что капитал! А ты вот тут майся всю ночь. Награбил денег, а я ему их стереги! Две тысячи рублей! Легко сказать! От твоего, говорит, несмотрения! Каково мне на старости лет попреки слушать! Уж, кажется, кабы мне этого вора! Уж я б ему!.. То есть, кажется, зубами бы загрыз! Ну, вот покажись теперь, вот так метлой прямо ему... (Увидав Васю, который показывается на заборе.) Постой, постой! Вот он! Погоди, дай ему с забору-то слезть. (Бросается на него с метлой.) Караул!
Двор дома купца Курослепова. Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце» Рязанского областного драматического театра. 1953 г. Художник С. К. Исаев. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
Силан (ухватив его за ворот). И то, никак, свой! О, чтоб тебя! Перепугал. Ты зачем же через забор-то? Кара...
Вася. Не кричи, сделай милость. Я к вам посидеть, больно скучно дома-то.
Силан. Коли ты к нам честью, на то есть ворота.
Вася. Ворота заперты, а стучать -- пожалуй, хозяин услышит.
Вася. Сделай такую милость! Ведь ты меня знаешь; разве я в первый раз?
Силан. Знаю я, что ты и прежде через забор лазил, да раз на раз не приходит; прежде взыску не было, а теперь вон две тысячи рублей пропало. Вот оно что значит вас баловать!
Вася. Ведь не я украл, ты сам знаешь, какое ж мне до этого дело!
Силан (трясет его за ворот). Тебе нет дела! -- Тебе нет дела! Стало быть, я один за всех отвечай! Вам никому нет дела. Все я! Вот ты у меня теперь запоешь! Караул!
Гаврило. Да полно ты его мытарить-то.
Силан (Васе). Кланяйся в ноги!
Вася кланяется.
Вот так! (Берет его за ворот.)
Вася. Зачем же ты меня опять за ворот-то взял?
Силан. Для всякой осторожности. Что, отец здоров?
Вася. Слава богу!
Силан. Знаю ведь я, зачем ты пришел; да нет ее дома, в гости ушла.
Эскиз костюма Бориса к спектаклю «Гроза» Александринского театра. 1916 г. Художник А. Я. Головин. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
Силан (держа его за ворот). В гости ушла, друг любезный. Вот погоди, придет. Вот придет, так повидайся, что ж!
Вася. Да полно тебе мудрить-то надо мной. Что ты меня за ворот-то держишь?
Силан. А вот что: не свести ли мне тебя к хозяину покудова?
Вася. Силантий Иваныч, есть ли на тебе крест?
Силан (отпускает). Ну, бог с тобой. Сиди здесь! Только чтоб честно и благородно; а ежели что, сейчас руки назад и к хозяину. Понял?
Вася. Что же мне понимать-то?
Силан. Ну, то-то же. Мне было б сказано. (Отходит и стучит в доску.)
Гаврило. Что тебя не видать давно?
Вася. Недосужно было. Ну, Гаврик, какие я чудеса видел, так, кажется, всю жизнь не увидишь!
Гаврило. Где ж это?
Вася. У Хлынова был.
Гаврило. У подрядчика?
Вася. Да. Он уж теперь подряды бросил.
Гаврило. Разве у тебя уж делов теперь нет никаких?
Вася. Какие дела! Все врозь ползет, руки отваливаются. В люди итти не хочется от этакого-то капиталу; я тоже человек балованый...
Гаврило. А ведь поневоле пойдешь, как есть-то нечего будет.
Вася. Ну, там что бог даст, а покуда погуляю.
Гаврило. Что же ты, какие диковины видел у Хлынова?
Эскиз костюма Гаврилы к спектаклю «Горячее сердце» Казанского Большого драматического театра им. В. И. Качалова. 1943 г. Художник А. А. Осмеркин. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
Гаврило. А ведь из крестьян недавно.
Гаврило. Да на что же пушку?
Вася. Как на что, чудак! По его капиталу необходимая это вещь. Как пьет стакан, сейчас стреляют, пьет другой -- стреляют, чтобы все знали, какая честь ему передо всеми. Другой умрет, этакой чести не дождется. Хоть бы денек так пожил.
Гаврило. Где уж нам! Ты моли бога, чтобы век работа была, чтобы сытым быть.
Вася. Еще барин с ним. Он его из Москвы привез, за сурьезность к себе взял и везде возит с собой для важности. Барин этот ничего не делает и все больше молчит, только пьет шампанское. И большое ему жалованье положено за вид только за один, что уж очень необыкновенные усы. Вот тоже этому барину житье, умирать не надо.
Гаврило. Эх, брат Вася! Кому ты позавидовал! Нынче он этого барина шампанским поит, а завтра, может быть, надругается да прогонит. Хорошо, как деньжонки есть, а то и ступай пешком в Москву. А ты, хоть с грошом в кармане, да сам себе господин.
Вася. А то у него еще другой атютант есть, здешний мещанин, Алистарх.
Гаврило. Знаю.
Эскиз костюма Хлынова к спектаклю «Горячее сердце». 1949 г. Художник Е. Е. Бургулов. Из фондов Музея при Российской академии художеств.
Гаврило. Что ж ты у него делал?
Вася. Меня Алистарх позвал. Они теперь эту самую игру-лодку всю по-своему переделали. Лодка настоящая и ездят по пруду кругом острова, а на острову закуска и вина приготовлены, а Алистарх хозяином, одет туркой. Три дня кряду эту игру играли, надоела.
Подходит Наркис.
Улица провинциального г. Калинова. Эскиз декорации к спектаклю «Горячее сердце» Театра К. Н. Незлобиной (Москва). 1912 г. Художник Н. Нестеров. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
Те же и Наркис.
Вася (не обращая на него внимания). Как разбойники раза два кругом острова объедут, и все атаман глядит в трубу подзорную, и вдруг закричит не своим голосом, и сейчас причаливают, и грабить, а хозяин кланяется и всех потчует.
Наркис. Какие это такие разбойники проявились и откудова? Мне это чтобы сейчас было известно.
Вася (не слушая). И хозяин говорит по-турецки, итак похоже, вот как быть надо.
Наркис. Есть тоже, которые разговаривать не хотят, но тоже и бьют их за это довольно порядочно.
Вася. А одеты все в бархат, настоящий, веницейский.
Наркис (вынимает красный фуляровый платок, надушенный, и размахивает им). Может, и другой кто одеться-то умеет, так что и купцу в нос бросится.
Гаврило. Поди ты с своими духами!
Наркис (показывая перстень). И супиры тоже можем иметь, что, которые купеческие дети есть, так, может, и не видывали. А про разбойников про ваших все узнается, потому прикрывать их не показано.
Вася. Да, может, ты сам разбойник-то и есть, кто тебя знает!
Наркис. И за такие слева тоже суд с вашим братом короткий.
Вася. Я когда в Москве был, "Двумужиицу" видел, так там с лодки прямо так из ружья и стреляют. Уж на что лучше.
Наркис. Я вот поеду в Москву, я погляжу, я погляжу, так ли ты говоришь.
Вася. Уж этому актеру трепали, трепали в ладоши, -- страсть!
Наркис. Ты погоди врать-то, вот я погляжу, еще, может, твоя неустойка выдет.
Вася. А это купец, а не актер, а больше на разбойника похож.
Наркис (встает). Умного у вас разговору, я вижу, нет, слушать мне нечего. А между прочим, надобно сказать, я сам скоро в купцы выду. (Входит во флигель.)
Гаврило. А ты послушай, какую я песню наладил.
Эскиз костюма Шапкина к спектаклю «Гроза» Театра Суходольских (Московского драматического театра). 1915 г. Художник В. А. Симов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
Эскиз декорации к спектаклю «Гроза» Александринского театра. 1916 г. Художник А. Я. Головин. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
Б О Р И С. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь, без привычки-то! Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак.
К У Л И Г И Н. И не привыкнете никогда, сударь.
К У Л И Г И Н. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной* не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савёл Прокофьич, городничему* отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтёт. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, говорит, Савёл Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами о таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: не доплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, у меня из этого тысячи составляются, так оно; мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных,* таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое истеряно. А те им за малую благостыню* на гербовых листах* злостные кляузы строчат на ближних. И начнётся у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся, судятся здесь да в губернию* поедут, а там уж их и ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается: водят их, водят, волочат их, волочат, а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, говорит, потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить...
Эскиз костюма Кулигина к спектаклю «Гроза» Драматического театра Балтийского флота (Кронштадт). 1950 г. Художник Е. П. Якунина. Из фондов СПбГМТМИ.
Б О Р И С. А вы умеете стихами?
К У Л И Г И Н. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова*, Державина*... Мудрец был Ломоносов, испытатель природы... А ведь тоже из нашего, из простого звания.
Б О Р И С. Вы бы и написали. Это было бы интересно.
К У Л И Г И Н. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достаётся; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть что послушать.
Входят Феклуша и другая женщина.
Ф Е К Л У Ш А. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле* живёте! И купечество всё народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлышко! За наше неоставление* им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Уходят.
Б О Р И С. Кабановых?
К У Л И Г И Н. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.
Молчание.
Только б мне, сударь, перпету-мобиль* найти!
Б О Р И С. Что ж бы вы сделали?
К У Л И Г И Н. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то*. А то руки есть, а работать нечего.
Б О Р И С. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?
К У Л И Г И Н. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)
Эскиз костюма Феклуши к спектаклю «Гроза» Малого театра (Москва). 1974 г. Художник В. Я. Левенталь. Из фондов Музея-заповедника А. Н. Островского «Щелыково».
С противоположной стороны входят Кабанова, Кабанов, Катерина и Варвара.
Кабанова, Кабанов, Катерина и Варвара.
К А Б А Н О В. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!
К А Б А Н О В А. Не очень-то нынче старших уважают.
В А Р В А Р А (про себя). Не уважишь тебя, как же!
К А Б А Н О В. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.
К А Б А Н О В А. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не сдыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.
К А Б А Н О В. Я, маменька...
К А Б А Н О В А. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь?
К А Б А Н О В. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?
К А Б А Н О В А. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.
К А Б А Н О В (вздыхая, в сторону). Ах ты, господи! (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать!
Эскиз костюма Кабанихи к спектаклю «Гроза» Александринского театра. 1916 г. Художник А. Я. Головин. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
К А Б А Н О В А. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, всё думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не даёт, со свету сживает. А сохрани господи, каким-нибудь словом снохе* не угодить, ну и пошёл разговор, что свекровь заела совсем.
К А Б А Н О В. Нешто, маменька, кто говорит про вас?
К А Б А Н О В. Да отсохни язык...
К А Б А Н О В А. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу.
К А Б А Н О В. В чем же вы, маменька, это видите?
К А Б А Н О В А. Да во всём, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю.
К А Б А Н О В. Да нет, маменька! Что вы, помилуйте!
К А Т Е Р И Н А. Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит.
К А Б А Н О В А. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.
Эскиз костюма Катерины к неосуществленной постановке спектакля «Гроза». 1920 г. Художник Б. М. Кустодиев.
К А Т Е Р И Н А. Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю.
К А Б А Н О В А. Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось.
К А Т Е Р И Н А. Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь?
К А Б А Н О В А. Эка важная птица! Уж и обиделась сейчас.
К А Т Е Р И Н А. Напраслину-то терпеть кому ж приятно!
К А Б А Н О В А. Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождётесь, поживёте и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте что хотите, не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете.
К А Б А Н О В. Да мы об вас, маменька, денно и нощно Бога молим, чтобы вам, маменька, Бог дал здоровья и всякого благополучия и в делах успеху.
К А Б А Н О В А. Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе: у тебя жена молодая.
К А Б А Н О В. Одно другому не мешает-с: жена само по себе, а к родительнице я само по себе почтение имею.
Эскиз костюма Варвары. 1950-е гг. Художник В. В. Попов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
К А Б А Н О В. Да для чего ж мне менять-с? Я обеих люблю.
К А Б А Н О В А. Ну да, так и есть, размазывай! Уж я вижу, что я вам помеха.
К А Б А Н О В. Думайте как хотите, на всё есть ваша воля; только я не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рождён, что не могу вам угодить ничем.
К А Б А Н О В А. Что ты сиротой-то прикидываешься? Что ты нюни-то распустил? Ну какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого?
К А Б А Н О В. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит.
К А Б А Н О В А. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живёшь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой ещё ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить.
Эскиз костюма Кабанихи. 1950-е гг. Художник В. В. Попов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
К А Б А Н О В А. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на неё и не пригрозить?
К А Б А Н О В. Да я, маменька...
К А Б А Н О В А (горячо). Хоть любовника заводи! А? И это, может быть, по-твоему, ничего? А? Ну, говори!
К А Б А Н О В. Да, ей-богу, маменька...
К А Б А Н О В А (совершенно хладнокровно). Дурак! (Вздыхает.) Что с дураком и говорить! Только грех один!
Молчание.
Я домой иду.
К А Б А Н О В. И мы сейчас, только раз-другой по бульвару пройдём.
К А Б А Н О В А. Ну, как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас не дожидаться! Знаешь, я не люблю этого.
К А Б А Н О В. Нет, маменька, сохрани меня господи!
К А Б А Н О В А. То-то же! (Уходит.)
Эскиз костюма Тихона. 1950-е гг. Художник В. В. Попов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
Те же, без Кабановой.
К А Т Е Р И Н А. Чем же я-то виновата?
К А Б А Н О В. Кто ж виноват, я уж не знаю,
В А Р В А Р А. Где тебе знать!
К А Б А Н О В. То всё приставала: «Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя на женатого». А теперь поедом ест, проходу не даёт — всё за тебя.
В А Р В А Р А. Так нешто она виновата? Мать на неё нападает, и ты тоже. А еще говоришь, что любишь жену. Скучно мне глядеть-то на тебя! (Отворачивается.)
К А Б А Н О В. Толкуй тут! Что ж мне делать-то?
В А Р В А Р А. Знай своё дело — молчи, коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь — переминаешься? По глазам вижу, что у тебя и на уме-то.
К А Б А Н О В. Ну, а что?
В А Р В А Р А. Известно, что. К Савёлу Прокофьичу хочется, выпить с ним. Что, не так, что ли?
К А Б А Н О В. Угадала, брат.
К А Т Е Р И Н А. Ты, Тиша, скорей приходи, а то маменька опять браниться станет.
В А Р В А Р А. Ты проворней, в самом деле, а то знаешь ведь!
К А Б А Н О В. Уж как не знать!
Эскиз костюма Тихона к спектаклю «Гроза» Александринского театра. 1916 г. Художник А. Я. Головин. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
В А Р В А Р А. Нам тоже невелика охота из-за тебя брань-то принимать.
К А Б А Н О В. Я мигом. Подождите! (Уходит.)
Катерина и Варвара.
К А Т Е Р И Н А. Так ты, Варя, жалеешь меня?
В А Р В А Р А (глядя в сторону). Разумеется, жалко.
К А Т Е Р И Н А. Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.)
В А Р В А Р А. За что ж мне тебя не любить-то.
К А Т Е Р И Н А. Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.
Молчание.
Знаешь, мне что в голову пришло?
В А Р В А Р А. Что?
К А Т Е Р И Н А. Отчего люди не летают?
В А Р В А Р А. Я не понимаю, что ты говоришь.
К А Т Е Р И Н А. Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Эскиз костюма Катерины к спектаклю «Гроза» Александринского театра. 1916 г. Художник А. Я. Головин. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
К А Т Е Р И Н А (вздыхая). Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем.
В А Р В А Р А. Ты думаешь, я не вижу?
К А Т Е Р И Н А. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдём с маменькой в церковь, все и странницы, — у нас полон дом был странниц* да богомолок*. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом*, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития* разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
В А Р В А Р А. Да ведь и у нас то же самое.
К А Т Е Р И Н А. Да здесь всё как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается. А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идёт, и в этом столбе ходит дым, точно облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в
Эскиз костюма Катерины к спектаклю «Гроза» Театра Суходольских (Московского драматического театра). 1915 г. Художник В. А. Симов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
В А Р В А Р А. А что же?
К А Т Е Р И Н А (помолчав). Я умру скоро.
В А Р В А Р А. Полно, что ты!
К А Т Е Р И Н А. Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то! Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или... уж и не знаю.
В А Р В А Р А. Что же с тобой такое?
Эскиз костюма Варвары к спектаклю «Гроза» Александринского театра. 1916 г. Художник А. Я. Головин. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
В А Р В А Р А. Что с тобой? Здорова ли ты?
К А Т Е Р И Н А. Здорова... Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану — мыслей никак не соберу, молиться — не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себе совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шёпот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы, а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду...
В А Р В А Р А. Ну?
К А Т Е Р И Н А. Да что же это я говорю тебе: ты — девушка.
В А Р В А Р А (оглядываясь). Говори! Я хуже тебя.
К А Т Е Р И Н А. Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне.
В А Р В А Р А. Говори, нужды нет!
К А Т Е Р И Н А. Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придёт на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке* на хорошей, обнявшись...
Эскиз костюма Катерины к спектаклю «Гроза» Драматического театра Балтийского флота (Кронштадт). 1950 г. Художник Е. П. Якунина. Из фондов СПбГМТМИ.
К А Т Е Р И Н А. А ты почём знаешь?
В А Р В А Р А. Еще бы не знать!
К А Т Е Р И Н А. Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю?
В А Р В А Р А. Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть.
К А Т Е Р И Н А. Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой!
В А Р В А Р А. Что ты! Что с тобой! Вот погоди, завтра братец уедет, подумаем; может быть, и видеться можно будет.
К А Т Е Р И Н А. Нет, нет, не надо! Что ты! Что ты! Сохрани господи!
В А Р В А Р А. Чего ты испугалась?
К А Т Е Р И Н А. Если я с ним хоть раз увижусь, я убегу из дому, я уж не пойду домой ни за что на свете.
В А Р В А Р А. А вот погоди, там увидим.
К А Т Е Р И Н А. Нет, нет, и не говори мне, я и слушать не хочу.
В А Р В А Р А. А что за охота сохнуть-то! Хоть умирай с тоски, пожалеют, что ль, тебя! Как же, дожидайся. Так какая ж неволя себя мучить-то!
Входит Барыня с палкой и два лакея в треугольных шляпах сзади.
Эскиз костюма Варвары к спектаклю «Гроза» Драматического театра Балтийского флота (Кронштадт). 1950 г. Художник Е. П. Якунина. Из фондов СПбГМТМИ.
Те же и Барыня.
Б А Р Ы Н Я. Что, красавицы? Что тут делаете? Молодцов поджидаете, кавалеров? Вам весело? Весело? Красота-то ваша вас радует? Вот красота-то куда ведёт. (Показывает на Волгу.) Вот, вот, в самый омут.
Варвара улыбается.
Что смеётесь! Не радуйтесь! (Стучит палкой.) Все в огне гореть будете неугасимом. Все в смоле будете кипеть неутолимой. (Уходя.) Вон, вон куда красота-то ведет! (Уходит.)
Эскиз костюма Сумасшедшей Барыни. 1950-е гг. Художник В. В. Попов. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
Катерина и Варвара.
В А Р В А Р А. На свою бы тебе голову, старая карга!
К А Т Е Р И Н А. Что она сказала такое, а? Что она сказала?
В А Р В А Р А. Вздор всё. Очень нужно слушать, что она городит. Она всем так пророчит. Всю жизнь смолоду-то грешила. Спроси-ка, что об ней порасскажут! Вот умирать-то и боится. Чего сама-то боится, тем и других пугает. Даже все мальчишки в городе от нее прячутся, грозит на них палкой да кричит (передразнивая): «Все гореть в огне будете!»
К А Т Е Р И Н А (зажмурившись). Ах, ах, перестань! У меня сердце упало.
В А Р В А Р А. Есть чего бояться! Дура старая...
К А Т Е Р И Н А. Боюсь, до смерти боюсь. Все она мне в глазах мерещится.
Молчание.
В А Р В А Р А (оглядываясь). Что это братец нейдёт, вон, никак, гроза заходит.
К А Т Е Р И Н А (с ужасом). Гроза! Побежим домой! Поскорее!
В А Р В А Р А. Что ты, с ума, что ли, сошла? Как же ты без братца-то домой покажешься?
К А Т Е Р И Н А. Нет, домой, домой! Бог с ним!
Эскиз костюма Барыни к спектаклю «Гроза» Александринского театра. 1916 г. Художник А. Я. Головин. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
В А Р В А Р А. Да что ты уж очень боишься: еще далеко гроза-то.
К А Т Е Р И Н А. А коли далеко, так, пожалуй, подождём немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше!
В А Р В А Р А. Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься.
К А Т Е Р И Н А. Да всё-таки лучше, все покойнее: дома-то я к образам да Богу молиться!
В А Р В А Р А. Я и не знала, что ты так грозы боишься. Я вот не боюсь.
К А Т Е Р И Н А. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьёт тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед Богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то, — вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! Страшно вымолвить!
Гром.
Ах!
Кабанов входит.
В А Р В А Р А. Вот братец идёт. (Кабанову.) Беги скорей!
Гром.
К А Т Е Р И Н А. Ах! Скорей, скорей!
Эскиз костюмов Лакеев Сумасшедшей Барыни к спектаклю «Гроза» Александринского театра. 1916 г. Художник А. Я. Головин. Из фондов ГЦТМ им. А. А. Бахрушина.
